более что использование труда сотен тысяч военнопленных в Германии стирало границы между гражданскими и военными работниками[32].
Финансовые масштабы этой войны тоже были невиданными. Чтобы быть готовым к войне, правительство Германии создало резервы в размере 225 миллионов марок, которые хранились в башне Юлиуса в Шпандау, как средневековая военная казна. Однако после начала войны выяснилось, что этой суммы совершенно недостаточно: реальные расходы оказались таковы, что запасенных денег хватило всего на два дня боевых действий. В зависимости от способов расчета, по оценкам, война обошлась Германской империи в сумму от 156 до 200 миллиардов марок – при том что все национальное богатство Германии перед войной составляло около 40 миллиардов марок. «За один месяц на войну тратились такие деньги, – писал Вальтер Ратенау летом 1919 года, оглядываясь назад, – которых хватило бы на устранение нищеты во всем мире. Еще месяц – и все люди умственного труда были бы обеспечены до конца дней. Третий превратил бы города в райские уголки. Четвертый освободил бы науку, а пятый – искусство от всех материальных оков»[33]. Существовало три способа собрать чрезвычайно крупные суммы, необходимые для финансирования войны: налоги, займы и денежная эмиссия. Первый был серьезным и эффективным, но он предполагал наличие дееспособной налоговой системы, а также соответствующей готовности общества. Ни того ни другого в Германии, как и в других воюющих странах, не хватало. Ведь для того, чтобы достичь необходимых объемов, прямые налоги, особенно подоходный налог и налог с оборота, пришлось бы увеличить. Однако это уже стало камнем преткновения, о который разбился «блок Бюлова» пятью годами ранее, поскольку консерваторы и аграрии не смогли достичь соглашения по вопросам о подоходном налоге и налогам на капитал или на наследство. Поскольку консервативные лоббисты торпедировали любой проект современного законодательства о подоходном налоге, дифференцирующий налоговое бремя в зависимости от дохода и объема собственности, Германия вступила в войну без надежной основы для налоговых поступлений. В конечном итоге все военные расходы должны были быть возложены на плечи врагов, как заявил статс-секретарь Имперского казначейства Карл Гельферих: «Во время войны мы не хотим то огромное бремя, которое несет наш народ, увеличивать за счет налогов, пока в этом нет острой необходимости. <…> Весь будущий уклад жизни нашего народа должен быть, насколько это вообще возможно, освобожден и огражден от огромного бремени, которое создает война. Свинцового миллиардного бремени заслуживают зачинщики этой войны; пускай они тащат этот груз через десятилетия, а не мы»[34]. Изменения произошли только в последней трети войны, когда были введены налог с оборота и налог на военную прибыль, хотя и с очень низкой маржой. В целом Германия финансировала только 17 процентов своих военных расходов за счет налогов, в то время как Британия – 26 процентов.
По большей части расходы на войну финансировались с помощью так называемых военных займов. Для этого государство выпускало соответствующие бумаги, которые после окончания войны должны были погашаться по выгодным процентным ставкам. В Германии до 1918 года было выпущено в общей сложности девять таких облигаций, всегда связанных с крупными патриотическими кампаниями и символическими акциями по спасению отечества – с определенным успехом: только на седьмую облигацию в марте 1917 года подписалось более семи миллионов человек. В общей сложности облигации собрали огромную сумму в 97 миллиардов марок, около двух третей средств, необходимых для ведения войны. Такие облигации функционировали как долгосрочные ценные бумаги, то есть зависели от благоприятных процентных ставок и уверенного ожидания высокой прибыли. Поскольку прибыль можно было получить только в случае победоносного исхода войны, правительство по одним только финансовым причинам должно было поддерживать в народе как можно более высокие ожидания победы, вопреки реальному положению дел на фронтах. И это ему, как ни удивительно, очень хорошо удавалось, но с осени 1916 года и взятых взаймы у населения сумм уже не хватало для затыкания брешей в бюджете.
Поэтому все большее значение приобретал третий канал финансирования: прямое увеличение внешнего и внутреннего долга, а в связи с ним – печатание денег. Уже в начале войны были созданы правовые предпосылки для в принципе неограниченного роста государственного долга. Поэтому в военные годы государство брало все больше и больше кредитов. Поскольку занимать деньги за границей было уже практически негде, речь шла, помимо продажи облигаций военных займов населению, прежде всего, о Рейхсбанке. Эти дополнительно напечатанные деньги не были обеспечены никаким имуществом, поэтому цены выросли. Это стало отправной точкой для роста темпов инфляции. Из-за постоянного и ускоряющегося роста цен покупательная способность зарплат, пенсий и доходов от аренды снижалась. Фактически это имело тот же эффект, что и повышение налогов: средства, необходимые для финансирования войны, были отобраны у населения. Однако людям было совершенно непонятно, почему это так; и по мере того как росли их гнев и раздражение по поводу инфляции, усиливался поиск виновных в ней. Большинство немцев, впрочем, даже после окончания войны так и не осознали того факта, что именно их собственное правительство и запустило процесс обесценивания денег. Это сыграло впоследствии роковую роль.
К концу войны у Германской империи накопилось долгов более чем на 150 миллиардов марок, почти половина кредитов была краткосрочной. Только на выплату процентов уходило около 90 процентов обычного дохода казны. Теперь было понятно, что если Германия не выиграет войну и не сможет возложить расходы на побежденных врагов, то эта огромная гора долгов обрушится на самих немцев. Именно это и произошло потом, во время гиперинфляции 1921–1923 годов, в ходе которой была уничтожена большая часть частных финансовых активов немцев. Только тогда были реально оплачены расходы на войну[35]. И наконец, встал вопрос о продовольствии. С августа 1914 года британский флот перестал пропускать все торговые суда, перевозившие товары для Центральных держав. К весне 1915 года кольцо блокады в Северном море, вне досягаемости германского флота, замкнулось. До начала войны около трети потребляемого Германией продовольствия поставлялось из‑за рубежа, а теперь оно стало недоступным. Германское сельскохозяйственное производство также резко упало с 1914 года – более чем на 30 процентов к концу войны, в основном из‑за нехватки рабочей силы, которую не компенсировали даже иностранные рабочие и пленные. Таким образом, уже в первую военную зиму стала ощущаться нехватка продовольствия, особенно в городах. Она еще более усилилась в последующие годы и вскоре стала самой острой внутриполитической проблемой.
И здесь у правительства империи было мало возможностей для маневра. Если бы оно продолжало придерживаться правил рыночной экономики, то значительное сокращение предложения привело бы к
