и сжечь.
У меня поднимается изжога, когда вспоминаю ее черные глаза и скабрезные шуточки.
И что я мог найти в ней особенного, когда в пятницу как идиот пялился в экран, ожидая очередного сквернословия от нее?
Кроме испорченных вещей и пошатанного мужского достоинства я ничего от нее не получил. Меня до сих пор корежит от воспоминаний, когда в четверг утром я приехал по записи на шиномонтажку, чтобы сменить зимнюю резину на летнюю, и оказалось, что все мои колеса были нагло кем-то обоссаны. Да так, что обслуживающий меня паренек брезгливо смерил мою физиономию взглядом, в котором я отчетливо прочитал вопрос «кому же ты, приятель, так насолил?».
— Так и есть, — неопределённо отвечаю, решив закончить экскурсию по моему обиталищу, пока эта пигалица не отвесила мне очередную колкость. — Не жарко? — киваю на куртку, до сих пор напяленную на ней. Я давно уже успел сбросить пальто.
Девчонка тушуется, и ее глаза начинают метаться.
— Эмм, — прикусывает нижнюю губку. Да что ж ты все время терзаешь её, не давая покоя ни ей, ни мне. — А можно теперь мне воспользоваться вашим туалетом? — сконфуженно приподнимает брови.
В смысле — теперь ей?
Не помню, чтобы я когда-то пользовался ее туалетом.
— Конечно. Как выйдешь, сразу налево. Первая дверь.
Она пойдет в сортир в куртке?
— Спасибо.
Провожаю студентку задумчивым взглядом.
Что у тебя на уме, Яна Решетникова?
Яна Решетникова…
Делаю себе мысленно пометку в понедельник позвонить Сане, чтобы тот дал свое благословение секретарю кафедры, из которой я планирую выпытать некоторую информацию о студентке его факультета.
Включаю ночное освещение на кухонном островке. Моя гостиная объединена с обеденной зоной, поэтому пространство этой комнаты выглядит объемным.
Подкатываю манжеты белой сорочки и мою в раковине руки.
Несмотря на то, что я перманентный холостяк, чистоплотность у меня в крови. На моей кухне не сказать, что блестит, но достаточно чисто. Обтерев руки о полотенце ба, заглядываю в холодильник.
Жрать хочется не по-детски. Кроме нескольких коктейлей во мне ничего нет.
Заглядываю в контейнеры с едой, переданные Рудольфовной. Морщусь, потому что выглядит съедобно, но пахнет подозрительно. Накрываю обратно крышкой, решая выбросить завтра.
Изучаю, чем богат еще: шампанское, шампанское, бутылка вина, дорогой сыр, лайм, колбасная нарезка в вакууме и небольшое яблоко с потемневшим боком, которое каждый раз мне подбрасывает Рудольфовна. Как в детстве в школьный рюкзак.
Последнее, очевидно, выбивается из общей композиции, которую я заблаговременно подготавливаю к каждой пятнице или субботе, надеясь сначала впечатлить свою очередную даму на ночь, а потом получить заслуженную благодарность от нее.
Достаю сыр, колбасу и щелкаю кнопкой чайника.
Вино отпадает, поскольку моей сегодняшней гостье не требуется расслабляющего напитка: она и так ведет себя крайне расслабленно в доме своего преподавателя.
Покачав головой, удивлюсь самому себе.
Каким образом я пренебрёг своими принципами и собираюсь распивать чаи в своей квартире со своей студенткой?
— У вас умный кран, — поднимаю голову и гляжу на девушку, попутно убивая в зародыше мысли о том, что мне бокал вина не помешает. Сглотнув сухой ком, замечаю, что она распустила светлые волосы, уложив их на одно плечо, и привела лицо в порядок. Белая рубашка, заправленная в классические узкие черные брюки, в задние карманы которых опущены руки, ей очень идет, но настораживает, потому что одеты мы практически одинаково.
Яна переминается с носка на пятку и с улыбкой смотрит на меня. Перехватываю ее взгляд, который, в свою очередь, блуждает по мне: по закатанным рукавам, открытым предплечьям, груди и касается глаз.
— Не умнее меня, — шутливо подмигнув, опускаю голову и принимаюсь за сыр.
Если она впечатлилась бесконтактным смесителем в ванной, то ее ожидает сюрприз: в комнате, которую я планирую ей одолжить на ночь, имеются умная кровать, понимающая подсветка и сообразительный карниз.
— Это точно, — мяукнув себе под нос, подходит к столешнице с противоположной стороны от меня. — Вы… живете здесь один? — опускается на барный высокий стул, складывая на столе локти.
Нда. Эта девушка не нуждается в гостеприимстве.
А вот ее вопрос меня удивляет. Он входит в ту категорию вопросов, которые могут обсуждать преподаватель и его студентка?
— Один, — не поднимая головы, нарезаю тонко сыр таким образом, как научился у ба.
— Ммм, — неопределенно протягивает. Я не вижу ее лица, но вижу ползущую к блюду руку и ворующую с него кусок сыра.
Поднимаю голову, замирая с ножом в руке, пораженный ее … задумываюсь… Это даже не наглость. Это скорее простодушность или беспечность.
Запихав тонкий треугольник в рот, моя студентка водит глазами по потолочным лампочкам, не замечая, как долго я ее рассматриваю.
А вот еще один вопрос. Входят ли такие гляделки в список взглядов, которыми можно обмениваться преподавателю со студенткой?
И пока что на все эти вопросы у меня в настройках установлен один единственный ответ: ЗАПРЕЩЕНО !!! и подчеркнуто.
— У вас очень… уютно, — кивая одобрительно головой, заключает.
— Даже уютнее чем в Москва-Сити? — выгибаю насмешливо бровь.
Этот сарказм девчонка воспринимает правильно, растянув уголок рта в улыбке.
— Может, вам чем-нибудь помочь, Илья Иванович? — спохватывается и облизывается на колбасу, вакуумную упаковку которой вскрываю.
Илья Иванович…
Пересекаемся вновь взглядами.
При кухонном освещении оттенок ее глаз играет серо-голубым, который ей очень идет. И румянец, вспыхнувший на ее скулах, ей тоже идет.
— Ты в гостях, — напоминаю и, оттолкнувшись от столешницы, достаю с верхней полки кухонного гарнитура пакет с хлебом.
Забрасываю четыре ломтика и опускаю лапку тостера.
— Спасибо вам большое, Илья Иванович, — слышу в спину. — Мне дико не удобно, что так вышло, — да уж куда там! Что угодно, но только не чувства неудобства и дискомфорта. Ей и алкоголя не нужно, чтобы чувствовать себя раскрепощенно. Чего не скажешь обо мне. Потому что, блин, в своем доме я ощущаю напряг. Везде. И это еще один из пунктов в законодательстве: имею ли я совесть ощущать то, что ощущаю.
— Как ты себя чувствуешь? — этот вопрос ради этикета говорит о том, что моя услуга в качестве предоставления ночлега — жест доброй преподавательской воли и имеет исключительно почву благородства.
— Уже отлично, — слышу, как опять что-то стащила и жует.
Разливаю нам чай к моменту, когда хлебные дольки выскакивают из тостера.
— И все-таки, что с тобой было там на парковке? — ставлю перед
