играючи, мимоходом, только позвонки жутко хрустнули. Вход в деревню оказался открыт. Темные фигуры соскользнули в окопы и скрылись. Постовым этой ночью крупно не повезло.
– Пол дела сделано, – прошипел Решетов. – Дальше как договаривались.
Отряд распался. Большая часть, вместе с людьми Попова, тоненькими струйками потекла по околице, разыскивая дома полицаев. Решетов с лучшими бойцами и группа Зотова устремились в Тарасовку. Сонно закукарекал петух. Как-то неуверенно, опасливо затявкали, зазвенели цепями дворовые псы. За месяцы войны собаки успели привыкнуть к чужим, смекнули, что людей, пахнущих железом и порохом, лучше не замечать. Деревня спала. Занимался рассвет, неуверенно рассеивая чернильную тьму и погружая улицы в серый, обжигающий ледяным дыханием полумрак. Здание школы, единственное двухэтажное, кирпичное здание в селе нашли без труда. Перед входом нервно топтался часовой, прислушиваясь к топоту ног. На окраине смачно ударил винтовочный выстрел. Черт. Следом второй. На войне так и бывает, самые продуманные планы одним махом улетают к чертям. Приходит время импровизации, которую позже, ушлые газетчики нарекут подвигом.
Решетов пальнул очередью навскидку, от живота. Полицай на школьном крыльце тоненько завизжал, напоролся на невидимую преграду и сломался напополам. Выстрелы на окраине защелкали часто-пречасто, ухнула ручная граната. Что там случилось? Бой разгорался нешуточный.
– Зараза, а как красиво все начиналось! – крикнул на бегу Решетов. Окна второго этажа озарились бледным светом. Внутри замелькали быстрые тени. Зотов дал очередь. Одновременно заговорили автоматы и винтовки партизан. Звон битого стекла смешался с истошными криками. Эффект неожиданности приказал долго жить. Полицаи пришли в себя. До школы оставалось метров пятьдесят, когда из крайнего окна второго этажа раскатисто застрочил пулемет. Белые трассеры вспороли деревенскую улицу, секанули по вишням, дробно защелкали по бревнам домов. Пулеметчик бил не прицельно, просто заливая местность огнем. Неопытный, а может струхнул. Это ненадолго. Зотов рыбкой перемахнул низкий плетень, откуда только ловкость взялась, и спрятался за стеной. Рядом, часто, надрывно, сопел Воробей. Молодец парень, мотает на ус. Партизаны рассыпались за избами, отвечая редкими выстрелами. Решетов приник к венцам дома напротив.
Скрипнула дверь, на пороге избы появилась толстая баба в ночной рубахе, перепуганная, с растрепанной головой.
– Назад, дура! – заорал Зотов, толкая женщину в дом. – В погреб, быстро!
Баба взвизгнула и скрылась в избе.
Отряд попал в крайне неприятное положение. Пулемет захлебнулся от перегрева, надсадно закашлялся и теперь стрелял короткими, злыми очередями. Его поддержал второй, с противоположного конца здания. Пули щелкали, впиваясь в потемневшие бревна и вздымая на дороге брызги свежей земли. Носу не высунешь. Дверь школы распахнулась, на крыльцо выскочил мужик без штанов, но в форменном кителе. Дурканул парень. Полицай получил несколько пуль и мягкой куклой сполз по ступенькам. Дверь захлопнулась, пропоротая очередями, полетела щепа. Пулеметы перенесли огонь на вспышки и Зотов поспешно отпрянул. Решетов что-то орал, жутко корча лицо.
Окончательно рассвело, стало понятно, что школа превращена в настоящую крепость. Окна первого этажа заложены мешками с песком, крайние окна второго превращены в пулеметные точки с узкими амбразурами. На околице выстрелы замолчали, что происходит неясно. Может полицаи с минуту на минуту в контратаку пойдут, а мы тут лежим, отдыхаем, пулеметики слушаем.
Зотов увидел Есигеева. Шорец, медленно, сантиметр за сантиметром, наклоном тела высунулся из-за угла. Неужели попадет? Амбразура шириною с ладонь. Есигеев мягко нажал на спуск, винтовку тряхнуло, пуля угодила чуть левее смотрового отверстия. Белку он в глаз бьет, ну-ну. Шестаков, гадина, где? Не видать.
Неудача шорца ничуть не смутила. Он укрылся, передернул затвор, матовая гильза улетела в траву. На плоском, морщинистом лице мелькнула улыбка. Есигеев вновь плавно наклонился, показавшись едва на вершок и быстро, словно вовсе не целясь, выстрелил. Пулемет, строчивший с левого края, резко затих. Ну мастер!
Решетов воспользовался короткой заминкой, перебежал улицу и перекатом рухнул в смородиновые кусты. Сумасшедший! Запоздало затокал второй пулемет. Кто-то из партизан метнул гранату. Рубчатое яйцо недолетело шагов двадцать до школы, и взорвалось облачком дыма. Выстрелы слились в протяжную какофонию, пули заколотили по школе, выбивая фонтанчики красной, кирпичной пыли и не причиняя обороняющимся никакого вреда. Ну разве испугали кого.
– Окопались суки, – Решетов выполз с распоротой до крови левой щекой.
– Пусть сидят, – предложил Зотов. – Никуда не денутся.
– Хрен им. Я этих сволочей достану, тут дело чести!
– У вас кровь, – испуганно сказал Колька.
– Где? – Решетов провел по лицу и скривился. – Плевать! – и заорал во весь голос. – Прекратить огонь! Прекратить, я сказал!
Партизаны остановили беспорядочную стрельбу. В глубине деревни сконфуженно осеклась длинная очередь.
– Рвать надо, – предложил Зотов. – Взрывчатки килограмм пятьдесят заложить под стену и рвать. Сложится карточным домиком.
– Это мысль! – обрадовался Решетов. – Только где я столько тола возьму? В отряд гнать? У кокоревских есть, да они не дадут, обидчивые, мы тут без их ведома хороводим.
В сенях кто-то вновьзавозился. Снова эта баба неугомонная? Зотов распахнул дверь, запустил руки в темнотуи выволок на свет божий лысоватого, парадно одетого в панталоны и валенки мужика.
– Не убивайте, – взвыл сельчанин. – Я не виноват, у меня дети.
– Рот закрой, – оборвал Зотов. – Стены в школе толстые?
– Чегось? – вопрос выбил лысого из колеи. – А, ну вот такенные. – он развел руки сантиметров на семьдесят. – В три кирпича. Клали в тридцать девятом, бригада брянская приезжала. Работнички добрые, но хулиганы, диаволы, черти холерные. Ух и озоровали! Скрали у меня порося, сказали в милицию пойду, избу спалят!
– Спрячься, – Зотов зашвырнул словоохота обратно. В сенях зазвенело. Новости не обрадовали. Кладку в три кирпича просто так не пробить. Взрывчатки нет, противотанковых гранат нет, ручные, как дробина слону.
В кустах, за домом, зашуршало, послышался треск. Зотов с Решетовым схватились за автоматы.
– Понастроили тут, – донесся голос Шестакова, прогнивший штакетник вылетел под ударом, в дыру просунулся сапог, подергался, исчез, следом появился Степан и хмыкнул, увидев нацеленные стволы. – Испужались? Я это, геройский рядовой Шестаков прибыл с разведки, – он кивнул за спину. – Дохлый номер. Задками прополз, к ним не подступишься, дуром попрем –кровью умоемся. Школа, едрить ее в дышло, говорил батюшка-покойничек: все беды от образованиев лишних. Как в воду глядел! А он ишшо в девятнадцатом хотел учителей перещелкать, святой человек!
