нагнал Гриша и, выхватив монетку из руки, деловито проговорил:
— Куда лекарство доставить прикажете?
— В нашу с Аней комнату!
Гришка отсалютовал и убежал, сверкая пятками.
Варя сердито погрозила ему в спину кулаком. Но, даже не успев разжать пальцы, замерла, услыхав шаги за спиной. Сердце заколотилось в груди, как сумасшедшее, кровь ударила в голову. Она так разволновалась, догадавшись, кто к ней приближается, узнав его поступь, что чуть не грохнулась в обморок. Обернулась и увидела всего лишь местного егеря, который шагал на кухню с дичью в руках. Облегченно вздохнула, поздоровалась. И, приказав себе не сходить больше с ума, спокойно и чинно пошла по коридору в свою комнату.
Служанка в сером платке, с простым круглым лицом сидела на краешке Вариной кровати, положив натруженные руки на колени. Когда Варя переступила порог, Глаша подняла на нее карие глаза. В них читалось плохо скрываемое нетерпение.
Варя кивнула.
— Приятно познакомиться лично, Глаша.
— И мне, Дарья Владимировна. А где обещанное-то?
— Скоро доставят. Не волнуйся.
— Просто так ничего не скажу!
— Разумеется.
Только бы Гришка этот не подвел!
Глава 13. Чертовщина
Вино на берёзовом соке оказалось таким вкусным! Мягким и сладким.
Возможно, его настаивали с мёдом? Скорее всего.
Варя пригубила совсем немного. Однако приятное тепло разлилось во всём теле, а к лицу так и приклеилась улыбка. Глаза Глаши и Ани тоже блестели. Время для откровенного разговора пришло.
— Значит, барыня твоя бывшая любила тебя, говоришь?
— А то! Я у нею правой рукою была, — Глаша подняла левую руку и махнула ей в воздухе.
— И делилася даже с тобою разным? — пытаясь говорить внятно, Аня то и дело смешно складывала губы трубочкой.
— Делилася! Расскажу, бабоньки. Тока по секрету. Я знаю, вам для делу, чтобы портрет её…
— Восстановить, — подсказала Варя, подливая в Глашкину жестяную кружку вино из бутылки, перемотанной джутом.
— Ага. Так вота. Барыня с норовом у нас была! Девок дворовых жутко всегда бранила да лупила. Но меня никогда не трогала. А в хорошем настроении доброю даже казалася. Всё время шуточки, прибауточки говаривала какие-нибудь. Я от неё многим присказкам-то выучилась. Сейчас забывать их стала.
— Поговорки любила, значит? — с интересом спросила Варя. — Умная была твоя барыня?
— Умная — не то слово! И хитрая тоже. Но самое дивное, что по рождению свому она была крестьянкою.
Аня многозначительно поглядела на Варю. Про это она уже ей рассказывала.
— Говорила, — Глаша перешла на шëпот, — што её, совсем малую, подбросили ведуньи под порог. А в деревне сплетничать стали, будто младенца из Нави в Явь принесла сила нечиста. Во как!
— А пошто сплетни-то таки распустили?
— Так глаза у нею знаете, какие были? Чёрные, как угольки! У всех эти самые… Ну как их? Зрачки есть, а у нею их почти не видно было!
— Надо же как! — ахнула Варя.
— Ага! Так вота. Вскорости народ в деревне ополчился супротив ведуньи за то, что та у себя дитятко тако пригрело. Это мне барыня сама рассказывала. Ну, мол, говорит, бабка моя помыкалась, помыкалась, да и сбежала со мною в город. Она ту ведунью бабкой своëю звала.
От рассказа Глаши в груди у Вари неприятно похолодело.
Нет, пока рано какие-либо выводы делать! До конца надо дослушать.
— В городе беглым-то им ой как тяжко пришлось поначалу. Но по итогу устроились они неплохо. Барыня моя подросла и танцовщицей стала. Работала она при театре. Во как! Выступала! Красавицей выросла такой, что женихи в очередь к ней выстраивались. Это она мне так хвасталося, — Глаша засмеялась и икнула.
Аня открыла было рот, как будто вспомнила что-то. Две пары глаз на неё уставились. Аня покачала головой.
— Нет, ничего! Што дальше-то?
— Так вота. Нашла она себе ухажёра знатного. Богатого. Он её охмурил или она его. Это точно не скажу. Но в обчем, замуж-таки за него вышла и уехала с ним куда-то в медвежью глушь. Но не к нам! В другую глушь, — Глаша опять хихикнула.
Варе было тревожно и в то же время нестерпимо любопытно. Однажды им с сестрой подарили необычную настольную игру. Кажется, она называлась «пузеля». Нужно было собрать картинку из нескольких десятков деталей разных размеров и форм. Как же это было интригующе. И сейчас Варя чувствовала похожее волнение. Словно «пузеля» почти разгадана. Не хватает всего пару деталей до завершения картины.
— И родился от того союза у нею сыночек. Но это её не удержало-то. Сбежала от семьи обратно в город. Рассказывала, что молода была да глупа. Хотелося свободы ей, веселья. Ну вота и вернулося в театр обратно. А потомо жалела будто, что сыну бросила. Хотя кто же знает, жалела али нет. Говорит, жалела.
— А к вам-то она как попала? — не выдержала Аня.
— А так же и попала. Охмурила Шатуновского. Он её к намо и привёз. Но тогда Берёзовая Роща другая совсем была. К нам тогда часто богема разная приезжала. Художники там всякие, музыканты. Она, наверное, думала, что в обществе высоком крутиться будет. Где уж там! Я вона Нюрке говорила про это уже.
— Не Нюрке, а Ане, — поправила Варя, с удивлением обнаружив, что имя Нюрка ей теперь уши режет. — А расскажи ещё раз, прошу тебя. Почему не получилось? Не приняли её в обществе?
— Ох, не приняли. Она уж старалося. И наряжалося, и манером училося. Из кожи вон лезла. Но не знаю даже, почему не получалось-то у неё. К винцу пристрастилась, мне наливала иногда. Компанию составить ей просила. По пьяни болтала всякое. Ой, и я така же стала! — Глаша шлепнула себя по коленке и засмеялась.
Совсем её развезло! Только бы дорассказать успела историю всю.
— Ты мне ещё говорила, что после приёма у Степановых на неё твой барин осерчал, помнишь? — чуть заплетающимся языком проговорила Аня. А Варя удивлённо вскинула брови.
— Поехали мы, знать, с барыней и барином в усадьбу к соседям нашим. В Отраду, кажется. А тамо конфуз с ней приключился! Ух, она-то ревела после этого конфузу. Барин в сердцах ей приказал в Рощу обратно собираться. Она его послушалась. Но по дороге домой бранилися они жутко. Она свою злость на слугах обычно вымещала-то. Но от барина скрывала эту страсть свою. А тогда, видимо, сорвалась. И вышло, что барин свидетелем стал, как барыня Дуняшу по щекам отхлестала за то, что та не поклонилась ей должным образом. Как щас помню, кричала: «Думаешь, ежели красавица, так всё можно тебе?! Думаешь, в красоте счастье твоё?! А я
