Книга С паном Беганеком по Эфиопии - Мариан Брандыс

Вскоре Уольде Бирру с очень недовольным видом вышел из комнаты и проводил нас обратно в прихожую. Я пытался что-нибудь у него узнать, но чика только отрицательно качал головой, повторяя свое любимое изречение: «темные люди, очень темные люди…»— и не проявляя ни малейшего желания разговаривать с нами.

Кассу Амануэля нам пришлось прождать еще полчаса. Наконец он вышел, измученный, в плохом настроении, и тоже не стал ничего объяснять, сказал только, что сыновья плантатора пригласили нас всех на обед. После этого он и чика долго разговаривали по-амхарски, совершенно забыв о нашем существовании.

Обед проходил в центральном помещении, прилегавшем к комнате больного. За столом кроме нас собралось человек двадцать: сыновья плантатора, их жены, сестры, зятья и дети. Обязанности хозяина выполнял старший сын — сорокалетний тучный амхарец в черных очках. Он с первой минуты почувствовал особую симпатию к пану Беганеку и посадил его на почетное место справа от себя. Я пристроился между Беганеком и Уольде Бирру. Прислуживали за столом, как обычно, слуги шанкалла. Блюда были те же, что на ужине у мосье Бернара: ынджера и соус вот. Но и тут не обошлось без эксцессов.

Первой жертвой оказался пан Беганек. Как только на столе появились миски с вотом, референт — большой любитель этого вкусного блюда — немедленно отломил порядочный кусок ынджеры и уже собирался окунуть его в миску с благоухающим соусом, как произошло нечто странное. Старший сын плантатора с молниеносной быстротой схватил своего почетного гостя за руку, в которой тот держал ынджеру, и отвел ее от соуса.

Пан Беганек покраснел как кумач и, разинув рот, буквально окаменел от смущения и удивления. Между тем хозяин отломил кусок ынджеры, ловко окунул его в соус и столь же проворно впихнул аппетитный кусок в открытый рот почетного гостя. Все это произошло так быстро, что пан Альбин только чудом не подавился. ОдНако он быстро пришел в себя и шепнул мне, что знает этот эфиопский обычай и только в первую минуту не сообразил, в чем дело. Затем референт скромно отметил, что в Эфиопии считается особенно почетным для гостя, если хозяин подает ему таким образом первый кусок.

Вскоре мне пришлось удивиться еще раз. Когда общество приступило к еде, я вдруг заметил, что все амхарцы обоего пола громко чавкают, как будто нарочно стараются показать, что обед им очень нравится. В этот концерт хорового чавканья включился даже воспитанный и светский Касса Амануэль. Но больше всего поразил меня тот факт, что чавкал и пан Беганек. Я толкнул его под столом коленом:

— Вы что? Ошалели?

Референт с наслаждением проглотил большой кусок ынджеры с вотом.

— Как, разве вы не знаете? Это эфиопский обычай. Если мы не будем громко чавкать, хозяин обидится и спросит: «Почему вы едите так тихо, как воры?» Надо доставить удовольствие хозяину.

И чавкнул так, что старший сын плантатора, посмотрев на него сквозь черные очки, ласково улыбнулся.

Надо отдать справедливость пану Беганеку: он был отлично подготовлен к деревенскому обеду. После первого эфиопского ужина у мосье Бернара референт два часа просидел над книгами, изучил и подробно записал в зеленый блокнот все, что касалось эфиопских гастрономических традиций, и за кофе еще раз блеснул своими познаниями.

Кофе подали так же, как у мосье Бернара, — в чашках с двумя ушками. После острого соуса страшно хотелось пить, и я одним духом перелил себе в рот половину содержимого чашки. Но проглотить его оказалось не так-то просто.

— Что такое? Это ошибка или шутка? — сердито зашептал я на ухо референту. — Они всыпали мне в чашку соль вместо сахара!

— Это не ошибка, — засмеялся наш всезнайка. — Эфиопы пьют кофе с солью. Иногда они добавляют туда масло или мед и коренья. Они бы лопнули от смеха, если бы им предложили, например, кофе с молоком. Ничего не поделаешь — такой народ. Кстати, кофе с солью очень хорош. Соль подчеркивает аромат и вкус.

— Если кофе с солью так хорош, почему же вы его не пьете?

— К сожалению, я не могу! Кофе мне противопоказан.

При этих словах референт лукаво прищурил один глаз — дескать, ловко я тебя провел?

Вы, наверное, удивлены, дорогие читатели, что мы могли так свободно разговаривать между собой в присутствии многочисленных амхарских сотрапезников? Не удивляйтесь — никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Спор, начавшийся у постели больного, продолжался и во время обеда. Касса Амануэль настойчиво чего-то требовал от сыновей плантатора, и хотя Уольде Бирру его поддерживал, они упорно сопротивлялись. Остальные члены — семьи с огромным интересом прислушивались к разговору. Все это продолжалось до конца обеда.

После кофе Касса Амануэль окончательно отказался от мысли убедить упрямцев. Дождь прекратился, можно было отправляться восвояси. Перед отъездом мы пошли с — сыном плантатора в помещение, где жарят кофе, и купили для мосье Бернара килограмм «харари», так сказать, «прямо из-под коровы».

На обратном пути Касса Амануэль был угрюм и мрачен. Мне сделалось искренне жаль его, но вместе с тем я счел момент подходящим, чтобы выяснить мучившие нас вопросы.

— Скажите, Касса Амануэль, — попросил я, — о чем вы так спорили с плантаторами.

Наш друг печально улыбнулся, но на этот раз не стал уклоняться от ответа:

— О чем мы могли спорить? Конечно, о деньгах. Я ведь служащий банка, и уговаривал их положить свои сбережения в наш банк под проценты.

— У вас приходится просить, чтобы клали деньги в банк? — удивился пан Беганек. — Странный народ! У нас почти все держат деньги в сберегательных кассах.

— А здесь иначе, — мрачно ответил Касса Амануэль. — Наши крестьяне предпочитают зарывать деньги в землю. Так же, как тысячу лет назад.

— В землю? — изумились мы оба. — Как это?

И тогда Касса Амануэль рассказал нам об одной своеобразнейшей особенности экономической жизни Эфиопии.

Богатые эфиопские крестьяне — владельцы кофейных и хлопковых плантаций, скотоводы и жители районов, расположенных вблизи от дикорастущих кофейных рощ в провинциях Каффа, Уаллега, Илубабор и Гэму-Гофа, — зарабатывают очень много, но тратить деньги им негде. Поэтому они просто-напросто зарывают их в землю. Такой деревенский богач — в великой тайне даже от ближайших членов семьи — закапывает примитивный маленький сейф, сконструированный из старой жестяной банки из-под керосина и ржавой трубы. После этого он регулярно, каждые несколько дней, опускает туда все деньги, вырученные от продажи кофе, хлопка или скота. Делается это ночью, с соблюдением всяческих предосторожностей, чтобы