формулы. Однако я догадался, что у профессора были свои причины не переводить надписи; возможно, они имели зловещий смысл и он не хотел нас тревожить.
Тем не менее, я убедил его и Прескотта попозировать для нескольких снимков у одной из надписей, а затем передал камеру Прескотту, и тот сфотографировал меня с профессором. Этот снимок оказался единственной уцелевшей экспедиционной фотографией, на которой был изображен я сам.
К этому времени мы практически не нуждались в искусственном освещении; поле зрения составляло примерно четверть мили. Именно этот момент — за что я благодарен Богу — сыграл важную роль в спасении наших жизней.
Внезапный крик Прескотта напряг мои нервы. Он стоял рядом, указывая на стену.
— Вот, вот, смотрите! Следы слизи!
Миг спустя я понял, что он имел в виду, а затем тепло усиливающегося ветра донесло до нас ужасное зловоние. На стене туннеля, ведущего к неизвестным боковым ответвлениям, видны были большие пятна слизи.
Скарсдейл кивнул, когда я догнал его. Очевидно, он уже заметил их.
— Как я понимаю, Ван Дамм видел такие же следы на площади в городе, — сказал я. — Почему они не попадались нам раньше?
— Потому что раньше они не хотели, чтобы мы их видели, — мрачно ответил профессор. — Они стерли следы. Теперь это не имеет значения.
К счастью, у меня не было времени раздумывать над этим, ибо мы, словно повинуясь инстинкту, ускорили шаг и поспешили дальше в постоянно усиливающемся белом свете, продолжавшем мерцать где-то впереди. Я плотно прижал к ноздрям носовой платок. Мгновение спустя мы, оскальзываясь, пересекли слизистые следы; они были ужасными, толщиной более дюйма. Я бросил взгляд на Прескотта — на его лице отразились те же чувства ненависти и отвращения, что испытывал и я.
Следы остались позади, и под ногами вновь потянулся сухой пол. Большой центральный туннель теперь слегка поднимался и изгибался вправо; ветер дул довольно сильно и продолжал оставаться теплым, но в нем начал чувствоваться сырой и гнилостный привкус покойницкой. Биение пульса достигло крещендо и неприятным эхом отдавалось в ушах. Яркость света все повышалась, мы чувствовали резь в глазах и, не дожидаясь указаний Скарсдейла, надели защитные очки.
Профессор связался по рации с Ван Даммом, и я успокоился, услышав размеренный голос доктора. Сообщить ему было нечего. Холден, похоже, набирался сил и через час или два, вероятно, сможет передвигаться. Скарсдейл завершил сеанс связи и сказал, что с этого момента рация будет оставаться включенной. Мы с Прескоттом обнаружили, что толкать тележку стало немного труднее из-за крутизны склона, и Скарсдейл подставил свое могучее плечо, что значительно помогло. И, мы, пошатываясь, двинулись вперед по крутому склону туда, где ослепительный свет смешивался с биением неведомого пульса.
2
Мои барабанные перепонки едва не лопались, а зрение затуманилось от пульсирующего света, когда мы поднялись на вершину склона. Мы бросили тележку и, шатаясь, как пьяные, побрели туда, где под барабанный бой открывалось и закрывалось нечто вроде гигантских врат. Даже в защитных очках яркость света была настолько сильной, что мне пришлось почти зажмуриться.
Я рухнул на пол пещеры и вместе со Скарсдейлом и Прескоттом заставил себя вглядеться сквозь щелочки полузакрытых век в это ошеломляющее видение.
Свет был таким белым и раскаленным, что, казалось, исходил из какой-то сферы за пределами звезд; в то же время, он мерцал в такт пульсации, буквально разрывая мозг. Я повернулся к Скарсдейлу. В белом жаре, заливавшем все вокруг, его лицо походило на яркую гравюру. Кроме каменного пола, уходившего вдаль, в мире не осталось ничего — лишь белый, корчащийся источник света, который вполне мог вести в вечность.
— Великая Белая Бездна! — произнес Скарсдейл, его рука сжала мою руку, лицо светилось знанием. Его мысли зримо проступали на бледном огне, заливавшем его лицо. Он закричал, перекрывая ревущий гул, смешивавшийся с биением пульса, как в гигантской печи:
— Дверь во Вселенную. Дверь, через которую проходят и возвращаются Великие Древние.
Я не претендовал на понимание того, что он говорил, и просто предположил, что он, естественно, был поражен масштабностью и неожиданностью зрелища. Я услышал, как Прескотт вскрикнул, и, обернувшись, увидел, что на его лице застыло выражение отвращения и ужаса. Скарсдейл только что вызвал по рации Ван Дамма, но остановился на полуслове.
В туннеле начал ощущаться отвратительный запах гниения. Зловоние исходило откуда-то оттуда, из-за завесы ослепительного света, сиявшего перед нами миллионом солнц.
Затем я увидел то, что уже заметил Прескотт, и чуть не потерял рассудок. Как мне объяснить или описать оживший ужас, пробившийся к нам из белого сияния? Его колоссальный рост объяснял гигантские порталы, через которые мы сами прошли по пути в это обиталище мерзости. Тварь издавала влажные хлюпающие звуки, продвигаясь скачущими рывками, и вместе с шумом от нее исходила тошнотворная вонь, доносимая до наших ноздрей теплым едким ветром, словно долетавшим из необъятности первобытного космоса.
Сама яркость света, окружавшего существо раскаленным добела сиянием, к счастью, не позволяла рассмотреть его подробно. Голова твари, казалось, менявшая форму вместе с ее прыжками, напоминала голову огромной улитки или слизня, в то время как в середине торчали смутно видимые клешни, похожие на оружие лобстера. В целом тварь казалась однобратственной — в том смысле, что тело ее состояло из толстых волокон, свивавшихся в пучки, с которых свисали клешневидные элементы.
Хуже того, за ней появились другие подобные формы, напоминая армию полуслепых существ, хлынувших из светящегося воздуха, как подводные обитатели из морских глубин. Но самым пугающим во всем этом был издаваемый ими шум: от бычьего мычания на басовом конце шкалы до высокого и пронзительного кошачьего мяуканья на другом. Может ли кто-нибудь винить нас в том, что все мы — включая, мне не стыдно сказать, даже великого профессора Кларка Эштона Скарсдейла — охваченные каким-то первобытным страхом, вцепились в тележку, быстро попятились и бросились бежать, спасая свои жизни?
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1
Мое дыхание с шипением и сипением вырывалось из горла, пока мы вслепую неслись по туннелю. В какой-то момент Прескотт споткнулся, и тележка, вырвавшись из его рук, врезалась в боковую стену. Раздался грохот, и тележка накренилась, снова ударилась о стену и с треском перевернулась. Я услышал крик, но просто перепрыгнул через ленту криво торчавшего на треноге пулемета и помчался дальше. Несколько минут спустя Скарсдейл, Прескотт и я достигли места, где снова начали сгущаться сумерки. С пристыженными лицами, тяжело дыша, мы прислонились к стене туннеля
