Тита не знала, ругать ей сестру или благодарить. Но с ней она могла поговорить позже, а сейчас нужно было объясниться с Педро. Тита молча отдала Гертрудис кастрюльку, в которой уже начала делать сироп, потом достала из ящика стола бумажку с рецептом и тоже протянула ей. И вслед за Педро вышла из кухни.
Ну конечно, Гертрудис не могла обойтись без рецепта. И она принялась его вдумчиво изучать, чтобы сделать все в точности так, как в нем написано:
«Взбить белки с водой и сахаром в следующей пропорции: один белок — полкуартильо воды — 2 фунта сахара, 2 белка — соответственно, куартильо воды и 4 фунта сахара и так далее. Сироп прокипятить трижды, при этом всякий раз, когда он начнет убегать, нужно брызнуть в него несколько капель холодной воды. После того как сироп закипит третий раз, остудить и снять пенку. Затем влить немного холодной воды, добавить апельсиновые корки, анис и гвоздику и снова вернуть на огонь. Когда сироп нагреется до состояния шарика, процедить через сито или натянутую ткань».
Гертрудис с равным успехом могла читать китайские иероглифы. Она понятия не имела, сколько это — четыре фунта сахара или куартильо воды, не говоря уже о том, что такое «состояние шарика». Одним словом, она совершенно запуталась и вышла во двор кликнуть Ченчу, чтобы та ей помогла.
Ченча как раз заканчивала накладывать фасоль пятой смене солдат. Это была последняя смена завтракающих. Но после завтрака Ченча должна была сразу начинать готовить обед, чтобы успеть накормить первую смену. Эта круговерть длилась без остановки до десяти вечера. Нетрудно понять, почему Ченча ужасно злилась, если кто-то просил ее о дополнительной услуге. И Гертрудис не была исключением. Ченча наотрез отказалась ей помочь. В конце концов она не солдат и слепо повиноваться приказам генеральши не обязана.
Отчаявшись, Гертрудис бросилась было искать Титу, но вовремя смекнула, что негоже встревать в разговор влюбленных: возможно, именно сейчас решается вся их жизнь.
Тита медленно брела среди фруктовых деревьев, и запах апельсинового цвета смешивался с ароматом жасмина, который исходил от ее тела. Педро с бесконечной нежностью сжимал ее руку.
— Почему вы мне не сказали?
— Потому что хотела сначала принять решение.
— И что ж, приняли?
— Нет.
— Полагаю, прежде чем вы что-то решите, вам следует выслушать и мое мнение. Иметь ребенка от вас — величайшее счастье для меня. И чтобы насладиться им сполна, нам нужно уехать отсюда как можно дальше.
— Мы не можем думать только о себе. Есть Росаура и Эсперанса. Что будет с ними?
Педро не смог ответить. До сих пор он не задумывался ни о Росауре, ни об Эсперансе. Конечно, ему не хотелось причинять им боль, и уж конечно, он не желал расставаться с дочерью. Нужно было найти беспроигрышное решение. Но в одном Педро был уверен: Тита уже не уедет с ранчо вместе с Джоном Брауном.
Их встревожил шум сзади. Педро мгновенно выпустил руку Титы и обернулся посмотреть, кто бы это мог быть. Это оказался пес Пульке, который устал от причитаний Гертрудис и сбежал в поисках тихого местечка, где бы мог соснуть. Однако Тита и Педро решили продолжить разговор, когда представится более подходящий случай. По дому шаталось слишком много посторонних людей, так что обсуждение столь личных вопросов было делом далеко не безопасным.
А тем временем на кухне Гертрудис без особого успеха пыталась заставить сержанта Тревиньо сварить сироп, но даже приказы оказались здесь бессильны. Она уже пожалела, что выбрала для этой ответственной миссии именно Тревиньо. Но так уж получилось, что он единственный из ее отряда знал, что в одном фунте четыреста восемьдесят граммов, а один куартильо примерно равен четверти литра. Вот она и подумала, что он справится, но ошиблась.
По правде, это был первый раз, когда Тревиньо не смог выполнить ее поручение. Гертрудис вспомнила, как он разоблачил шпиона, проникшего в их отряд.
Гертрудис не могла себе позволить осмотреть всех солдат. Мало того, что ее неправильно бы поняли, слухи и кривотолки могли запросто вспугнуть предателя.
Тогда она поручила эту задачу Тревиньо. Для него это тоже было непростым делом. Начни он заглядывать товарищам между ног, о нем подумали бы еще хуже, чем о Гертрудис. Поэтому он терпеливо ждал, пока отряд не доберется до Сальтильо.
А когда они вошли в город, он принялся прочесывать бордель за борделем, завоевывая сердца местных проституток одному лишь ему известными приемами. Главный его секрет заключался в особом обхождении: он обращался с продажными девками как с благородными дамами, был изыскан и галантен, сыпал комплиментами и читал стихи. После ночи, проведенной с ним, любая проститутка чувствовала себя чуть ли не королевой и ради своего принца была готова душой и телом служить делу революции.
Не прошло и трех дней, как он вычислил предателя и с помощью новых подруг заманил его в ловушку. Изменник как-то явился в бордель к одной пергидрольной блондинке по прозвищу Сиплая. За дверью ее комнаты его поджидал Тревиньо. Он захлопнул дверь, после чего забил мерзавца насмерть с невиданной жестокостью. А пока тот умирал, отрезал ему все, что болталось между ног.
Когда Гертрудис спросила Тревиньо, почему он просто не застрелил предателя, тот ответил, что это была месть. Когда-то человек с родимым пятном в форме паука в промежности изнасиловал его мать и сестру. Сержант заставил его признаться и в этом злодеянии — и кровью смыл позор с чести семьи. Впредь он больше не позволял себе подобных жестокостей, а напротив, вел себя с исключительным великодушием и благородством, даже когда ему приходилось убивать. Он больше никогда не мучил жертв понапрасну. После поимки шпиона за ним укрепилась репутация отчаянного бабника, и
