великий художник, и вдобавок большой остроумец, сказал ему, ожидавшему нашего мнения: «Ах, с каким наслаждением я заснул вчера за чтением вашего труда!» И автор поклонился, абсолютно довольный.
Глава 24
От Керубино до Терезы
Я только что посмотрел на сцене Французского театра трехактную пьесу в совершенно новой манере, которая меня чрезвычайно заинтересовала. Это был «Керубино» Франсиса де Круассе.
Двумя днями позднее я был у автора, чей незаурядный талант с тех пор неоднократно утверждал себя, и попросил у него эту пьесу. Помню, что мы пришли к окончательному соглашению в дождливый день, возвращаясь по Елисейским полям с торжественной церемонии открытия памятника Альфонсу Доде. В «Керубино» меня пленяло все: название, содержание, развитие действия. Музыку к нему я писал в Эгревиле.
Когда я произношу название этого дорогого мне городка, оазиса мира и восхитительной тишины в департаменте Сены и Марны (а вы, дети мои, хорошо знаете это убежище ваших деда и бабушки), мои мысли обращаются к уже норовящим ускользнуть воспоминаниям, к тем, что вам следует сохранить, когда нас здесь уже не будет.
Эти деревья напомнят вам о том, что это наши руки направляли их рост, дабы ветви и листва создавали здесь тень, оберегали от солнечных лучей, нежно и заботливо освежали вас в палящий летний зной. Сколь радостно было наблюдать, как они тянутся ввысь, эти деревья! Восхищаясь ими, мы думали о вас! Станете ли вы почитать их, не позволяя топору к ним прикоснуться? Мне кажется, что нанесенные им раны отзовутся в нас, даже мертвых, настигнут нас за порогом жизни! Вы ведь не захотите этого!
Его светлость принц Монако, познакомившись с музыкальным переложением «Керубино» и памятуя о столь благосклонно принятом «Жонглере Богоматери», которого я почтительно посвятил ему, предложил мне через Рауля Гансбурга впервые представить его в Монте-Карло. Надо ли говорить, с каким жаром я согласился на его предложение. И мы с мадам Массне вернулись в его прекрасную страну, в волшебный дворец, о котором у нас сохранились чудесные воспоминания.
Керубино пела Мэри Гарден, нежную Нину — Маргарита Карре, соблазнительницу Энсоледад — Кавальери, а роль философа досталась Морису Рено. Постановка, и правда, получилась очаровательной. Вечер затянулся из-за бурных аплодисментов и вызовов артистов на бис. Поистине, воздух сотрясался от зрительских эмоций. Замечательным продолжением стал прием во дворце, где мы вновь стали гостями принца, человека очень сведущего, высокой и прекрасной души.
Анри Кэн, работавший над «Керубино» вместе со мной и Франсисом Круассе, между делом удружил мне, предложив написать музыку к прелестному, живописному одноактному балету «Цикада». Его представили в Опера-Комик 4 февраля 1904 года. Восхитительно талантливая мадемуазель Шаль стала нашей Цикадой, а Мессмекер из Опера-Комик уморительно исполнил роль мадам Муравей.
На репетициях я, вне сомнения, развлекался более всех присутствующих. В конце там была очень трогательная и поэтичная сцена явления ангела, чей голос доносился издалека. Этим ангелом была мадемуазель Гирардон, впоследствии мадам Анри Кэн.
Через год, 14 февраля 1905 года, в опере Монте-Карло сыграли «Керубино», а 23 мая этот спектакль стал последним в сезоне парижской Опера-Комик. Исполнители не поменялись, только роль Философа перешла к Люсьену Фюжеру и добавила еще один успех в послужной список этого артиста, а роль Энсоледад доверили очаровательной мадам Валландри.
Вы, должно быть, заметили, дети мои, что я ни слова не сказал об «Ариадне», страницы которой вы на протяжение нескольких лет видели в Эгревиле. Причина в том, что я никогда не говорю о произведении прежде, чем оно будет закончено и напечатано. И я не могу рассказывать об «Ариадне» раньше, чем о «Риме». Его первые сцены я набросал в 1902 году, вдохновленный трагедией Александра Пароди «Поверженный Рим».
Теперь, когда я пишу эти строки, пять актов «Рима» уже репетируют в Монте-Карло и в Гранд Опера. Но довольно, я и так сказал слишком много! Оставим это до времени!
Вернемся к моей жизни!
«Ариадна», «Ариадна»! Произведение, вознесшее меня в высшие сферы! И могло ли быть иначе, если сотрудничал я с Катулом Мендесом, вдохновенным поэтом с живым воображением! День, когда мой друг Эжель сообщил, что Катул Мендес готов написать для меня поэму об «Ариадне», стал для меня особенным.
Долгое время мной владело одно желание: плакать слезами Ариадны. Все фибры моей души, все струны ума и сердца дрожали в нетерпении услышать первые слова первой сцены! Мы встретились, чтобы прочесть произведение, у Катула Мендеса, в доме номер 6 по улице Бокадор, в неповторимо артистическом жилище поэта и его прелестной жены, тоже писавшей стихи и также весьма талантливой. Оттуда я вышел весь дрожа, с поэмой в кармане, чувствуя, как бьется сердце, и поехал домой в открытой коляске. Дождь лил стеной, но я не замечал этого. Наверное, это были слезы Ариадны, целительно омывавшие мою душу.
О драгоценные слезы! Как радостно вы струились во время великолепных репетиций! Сколько уважения и внимания выказывали мне мой дорогой директор Гайар и талантливейшие мои исполнители!
В августе 1905 года я задумчиво прогуливался под зеленой аркадой в Эгревиле, когда резкий гудок автомобиля растревожил вдруг мирную тишину окрестностей. Не был ли это «Зевс, громыхающий с неба», как говорил Гораций, блестящий творец «Од»? Я чуть было не поверил в это, но каково же было мое удивление — приятное, впрочем! — когда я увидел, как из этого грома, движущегося со скоростью шестидесяти километров в час, выходят два путешественника, чьи дружеские голоса, хоть сами они и не были небожителями, доставили мне райскую радость. Одним из них был Гайар, другим же — знаменитый архитектор Гарнье. Мой директор спросил, как продвигаются дела с «Ариадной», и не отдам ли я это произведение в Оперу.
Мы прошли в гостиную, которая, судя по желтой обивке и соответствующей эпохе мебели, вполне могла принадлежать какому-нибудь генералу времен Первой империи. Я высыпал на стол черного мрамора с ножками-сфинксами ворох листов. Это была законченная партитура.
За обедом, между закуской из сардин и сырным десертом, дабы возместить отсутствие изумительного рагу, известного тулузского деликатеса, я рассказывал о пьесе. Пришедшие в отличное настроение, мои гости приняли предложение прогуляться с хозяином по его владениям. Именно тогда, прогуливаясь под виноградной аркадой, о которой я упоминал, под пышно зеленеющей свежей ее сенью, мы договорились насчет исполнителей.
Роль Ариадны досталась Люсьене Преваль, драматическая партия Федры — Люси Гранжан, в полном согласии друг с другом, мы вспомнили о трагическом таланте Люси Арбел, подтвердившей свой успех в Опере, ей мы назначили роль
