бы с нами?»
И мы продолжили прогулку. Тень разросшихся деревьев заботливо укрывала дорожки и тропки от палящих солнечных лучей. А на следующий день (печальный день!) мы расстались.
В течение осени и последовавшей за ней зимы, равно как и весной следующего года никто не предлагал мне ставить оперу. Визит, столь же неожиданный, сколь и тайно желанный, последовал тогда, когда я менее всего о нем думал. Ко мне пришел господин Рауль Гансбург. Я люблю вспоминать на этих страницах о нем, прекрасном друге, личном моем директоре, музыканте, чьи сочинения пользовались неизменным успехом в театре.
Рауль Гансбург принес мне известие о том, что Его светлость принц Монако, по его совету, просит меня написать оперу для постановки в театре Монте-Карло. «Жонглер Богоматери» был готов. Я предложил его к постановке. Было решено, что Его светлость соблаговолит приехать в Париж лично на прослушивание пьесы. Прослушивание это на самом деле состоялось в прекрасном, изящно обставленном доме моего издателя Анри Эжеля на авеню Буа-де-Булонь. Принца оно полностью удовлетворило. Он соизволил множество раз подтвердить свое благоволение. Произведение начали разучивать, а последние его репетиции прошли в Париже под руководством Рауля Гансбурга.
В январе 1902 года мы с мадам Массне покинули Париж и прибыли во дворец Монако. Его светлость любезно предложил нам погостить там. Как же отличалась эта жизнь от той, что мы оставили позади! Мы уехали из холодного, засыпанного снегом Парижа, и уже через несколько часов нас окружала совсем иная атмосфера. Это был Юг, прекрасный Прованс! Лазурный берег заявлял о себе. Это был настоящий рай! А для меня еще и Восток почти у самых стен Парижа!
Мечта ожила. Стоит ли рассказывать, сколько прелести было в тех днях, проведенных словно во сне в дантовском раю, на фоне чудесных декораций, в роскошном, блистательном дворце, утонувшем в тропической зелени? Дворец этот, чьи генуэзские башни напоминали о пятнадцатом столетии, являл взгляду невероятное богатство интерьеров, заставлял восхищаться собой с первых шагов. Отправляясь расписывать Фонтенбло, Приматиччо на пути из Италии не преминул остановиться в этой небольшой усадьбе, принадлежавшей знаменитому семейству Гримальди. Прекрасные плафоны, разноцветный мрамор, живопись, которую пощадило время — все придавало этому чарующему жилищу живой блеск и величавую красоту. Но тонкое обхождение, искренняя доброта и неизменная вежливость вельможных хозяев, принимавших нас, трогали душу более, чем то, что ласкало лишь глаз.
Премьера «Жонглера Богоматери» в театре Монте-Карло состоялась во вторник, 18 февраля 1902 года. Главные роли исполняли блистательные певцы: Рено из Гранд-Опера и Марешаль из Опера-Комик. Успех премьеры подтверждало то, что спектакль играли по четыре раза подряд в течение целого сезона.
Два года спустя мой дорогой директор Альбер Карре впервые представил «Жонглера Богоматери» в Опера-Комик в следующем превосходном составе: Люсьен Фюжер, Марешаль, он сам и Аллар. «Жонглер Богоматери» долго шел в Париже, выдержав более сотни представлений, и сейчас, когда я пишу эти строки, он уже много лет входит в репертуар крупнейших американских театров.
Интересно отметить, что в «Метрополитен-хаус» роль Жонглера исполняла Мэри Гарден, великолепная певица, которой в Париже восхищались так же, как в Штатах. Я испытывал смятение при мысли о том, как сей монах после спектакля скидывает рясу, чтобы сменить ее на элегантное платье с улицы де ла Пэ. Но все же склоняю голову перед успехом артистки и аплодирую ей.
Поскольку эта работа еще ожидала своего часа, а Карвальо предложил мне создать музыку к пьесе, что с успехом шла на сцене Французского театра — «Гризельде» Эжена Морана и Армана Сильвестра, я урывками писал партитуру к ней во время поездок по Югу и на мыс Антиб. Ах, этот отель в Антибе! Неповторимые, ни на что не похожие дни! Это был старинный особняк, построенный Вильмесаном, столь метко и счастливо окрестившим его «Виллой Солнца», тем самым Вильмесаном, которому журналисты прочили нищету и дряхлость.
Вообразите себе, дети мои, большую виллу с белыми стенами, на которые южное солнце бросало свой красноватый отблеск, окруженную эвкалиптами, миртами и лаврами.
Тенистые аллеи, напоенные их ароматами, сбегали к морю, к тому самому морю, что гнало прозрачные волны от Лазурного берега и Ривьеры вдоль изрезанных берегов Италии до самой Эллады, словно желая передать на их лазурных гребнях привет фокейским городам.
Как же нравилась мне, дети мои, озаренная солнцем комната! Как бы вы обрадовались, увидев меня работающим там в тишине и покое, пребывающим в добром здравии!
Говоря о «Гризельде», следует отметить, что в то время у меня было две готовые к постановке работы, она и «Жонглер Богоматери», но именно на нее пал выбор моего издателя и посредника Альбера Карре. И поэтому, как я уже упоминал, «Жонглера Богоматери» поставили впервые в театре Монте-Карло в 1902 году. «Гризельда» его опередила, ее исполнили 20 ноября 1901 года в Опера-Комик. Мадемуазель Люсьен Бреваль создала прекрасный образ. В роли маркиза, мужа Гризельды, впервые предстал перед публикой баритон Дюфран, и с первого же появления на сцене стяжал огромный успех. Великолепен был Фюжер в роли Дьявола, а Марешаль трогательно спел Алена.
Я полюбил эту оперу, в ней мне нравилось все. Она очень точно рисовала благородные чувства сеньора, отправлявшегося в Крестовый поход, представляла фантастический облик зеленого Дьявола, словно сошедшего с витражей средневекового собора, простоту молодого Алена и нежное личико дочки Гризельды. Для этой роли мы нашли трехлетнюю девочку, прирожденную актрису. Когда во втором акте ребенок на коленях Гризельды должен был изобразить, что засыпает, она нашла единственно верный жест, доступный издалека публике: уронила ручку, будто бы от усталости. О прелестная юная притворщица!
Альбер Карре необычайно искусно воссоздал на сцене старинную часовню во всех исторических деталях. И когда занавес поднимался, являя зрителю сад Гризельды, она буквально очаровывала всех. Как же хорош был контраст между цветущими лилиями на первом плане и древним темным замком вдали! И настоящей находкой стали движущиеся ковры в декорациях пролога.
Как я был бы счастлив вновь работать в театре со старинным другом Арманом Сильверстром. Но он уже год тяжело болел и писал мне: «Неужели я умру, не увидев «Гризельду» в Опера-Комик?» Увы, так и случилось. И помогать нам литературными и художественными советами пришлось Эжену Морану.
Когда я работал над «Гризельдой», некий эрудит, глубокий знаток средневековой литературы, чрезвычайно интересовавшийся сюжетами того времени, предоставил в мое распоряжение свой труд об описываемой эпохе, весьма трудный для чтения, коим я по этой причине не смог воспользоваться. Я показал его Жерому, человеку очень живого ума, и когда мы встретились с автором, наш
