Время шло. Артём заглянул во все закоулки, где мог бы спрятаться Антон. Было ясно, возвращаться в каюту он не хотел.
Жене тоже это было ясно. Если бы с ним поговорить, если бы с ним можно было поговорить!
Ночью стало понятно, что на теплоходе Антона нет. Женя и Артём сидели в её каюте и молчали.
Первая заговорила Женя, голос у неё дрожал:
– Я даже думать боюсь, что могло случиться. Хорошо, если он остался на берегу, хотя не понимаю, как он мог там оказаться. Нужно звонить в полицию Николаевска.
– В любом случае нужно, пора уже, поставить в известность капитана. Он головой отвечает за каждого пассажира.
– Антон не пассажир, его нет в списке.
– Как это? Такого не бывает. Даже если собака на судне, она должна быть в списке пассажиров, или команды, или обслуги.
– Капитан не знал, что я привезу Антона.
– Вы его здорово подставили, нашего капитана! Но он должен быть в курсе. Это не обсуждается. Пойдёмте, я провожу вас к нему, он уже должен быть у себя.
Сергей услышал стук в дверь и вскочил с дивана. Слава Богу, Женя! Он сейчас скажет ей… Он ещё не знал, что он ей скажет. Но он обязательно убедит её….
В чём он её убедит? Да в том, что он любит её, и это самое главное!
Он сам открыл дверь. И первое, что увидел, было помертвевшее Женино лицо.
– Что случилось?
– Разрешите доложить?
– Входите, да входите же! Артём, вы свободны.
– Нет, пожалуйста, пусть он останется! Антон пропал.
– Как пропал, заблудился?
– Я обыскал весь теплоход. Каждый закоулок.
– Этого не может быть. Он серьёзный парень. Когда вы это обнаружили, до отправления?
– Нет, после. Артём проводил меня в каюту, она была заперта, он не брал ключ. И телефон он не успел вынуть из рюкзака. Мне очень страшно, – сказала она и беспомощно посмотрела на Сергея. – Надо звонить в полицию. В лучшем случае он отстал от теплохода, это в лучшем случае.
– Как он мог сойти на берег? И если сошёл – трап убирают, когда последний пассажир на борту.
– Если его нет на теплоходе – одна надежда, что он на берегу!
– Ты, главное, не думай о плохом, найдётся Антон! Я не спрашиваю, Артём, хорошо ли вы его искали. Если вы не нашли мальчика, значит, на теплоходе его нет. Понимаешь, Женя, надо продумать, что мы скажем полиции. Что ты скажешь. Потому что в данной ситуации – он не мой пассажир.
Он не заметил, что при Артёме назвал Женю по имени. Спохватился:
– Артём, вы можете идти.
– Слушаюсь!
Он подождал, пока за Артёмом закроется дверь.
– Во-первых – успокойся. Ничего плохого с ним случиться не могло. Я не представляю, как он отстал от теплохода. Но если отстал, его найдут. Конечно, полицию придётся подключать в любом случае. Только вряд ли они начнут искать его раньше, чем через три дня. Ты звонишь, говоришь – мальчик потерялся. У тебя спрашивают, где вы с ним живёте? В другом городе. Как вы попали в Николаевск? Приехали поездом. С какой целью? Кем ты ему приходишься? Как ты оказалась на теплоходе, а он на берегу? Идиотское положение.
– Но что делать?
– Ну что, говорить надо правду. Пойдём, я провожу тебя и пойду звонить в полицию. Я отвечаю за тебя, за него, и за всё, что делается. Я сразу же всё тебе расскажу, не переживай так, пожалуйста. Всё будет хорошо. Не будем терять времени.
Женя сидела на диване, зажав руки в коленях. Всё, что произошло между ними днём, не имело никакого значения. Только он мог помочь, к кому ещё было обращаться! Только бы Антон был жив!
В приоткрытый иллюминатор потянуло ночной свежестью и запахом океана. Стало зябко. Она встала и закрыла его. Вгляделась в темноту. Ночь была ясная, и небо, до самого горизонта, где оно смыкалось с океаном, было усыпано звёздами. Только бы он был жив!
Сергей постучал коротко и вошёл.
У него было усталое и расстроенное лицо, таким она его тоже не видела. Их короткие встречи были радостью для обоих, с его лица не сходила улыбка. И Женя думала, что так будет всегда.
Она посмотрела на него с надеждой.
– В городе никаких происшествий. Его нет ни в больницах, ни в…моргах. Так как у него в Николаевске ни друзей, ни родных, ни знакомых, откладывать поиски бессмысленно. Они начнут утром, расклеят листовки. Будем ждать. Ты ложись, вставать придётся рано. Я позвоню, когда что-то прояснится.
Он обнял её, и Женя всхлипнула в его китель.
– Ну, ну…
И пошёл к себе. Только бы нашёлся этот сорванец! Неприятностей будет достаточно. Первая нештатная ситуация за всё время службы на вверенном ему судне.
Надо уметь держать удар, только бы с мальчишкой ничего не случилось.
Часть IV
Антон бродил по берегу до темноты. Шёл, куда глаза глядят. На пустынном берегу стояли лодки, их было много, одни зачехлённые, другие просто перевёрнутые, ещё мокрые, недавно вытащенные из воды. Переночевать можно здесь.
Он не думал, что будет дальше. Как маленький дикий зверёныш, выросший в неволе.
Его выпустили. Вернее, он сам себя выпустил. И что делать с этой свободой, как существовать, как выжить в этой совершенно неизвестной ему действительности, понятия не имел. Просто шёл по кромке прибоя. Уже и лодки остались позади, и город, только скалы, подступающие к самой воде. Был отлив.
Что-то заставило его повернуть, уйти из этого опасного места, где в прилив океан подступал к самым скалам и поднимался по их неприступной поверхности на несколько метров.
Вернулся к лодкам. Посидел до темноты, глядя, как волны накатывают на берег. На это можно было смотреть бесконечно.
Хотелось есть, последний раз он ел в поезде, холодную тёти-Дашину котлету с хлебом. Было вкусно. Есть было нечего.
Хорошо Дэну – океан кормит, захотел – поймал какую-нибудь рыбёшку! Правда, её надо ещё поймать.
– Дэн! – позвал он мысленно. Он совсем забыл, что у него есть друг.
– Дэн, где ты?
Но в ответ было молчание.
Наступала ночь. Он подумал – хорошо бы забраться в какую-нибудь лодку, песок успел остыть от скупого дневного солнца.
Попробовал перевернуть, хотя бы на бок повернуть то одну, то другую, но все были слишком тяжёлые. У одной нашёл стопку крафтовых мешков, разрезанных, наверно, чтобы укрывать лодки. И всё же одну смог повернуть. Она была остроносая и узкая. Улёгся в неё, как в люльку, укрылся мешками.
Небо было незнакомое, северное. Звёзды будто выше и дальше, чем в Санаторной зоне. Он смотрел на них и не думал ни о чём. Было чувство, будто не он смотрит на звёзды, а они на него, как чьи-то далёкие добрые глаза. И душа вбирала этот свет.
