— Где тебя носит, Сергушёв! — прошипела она, уперев руки в боки. — Второй час тут торчу!
— Я эта… ну, на работе… — Серый, сказать честно, растерялся — не ожидал такого напора.
— На работе он… — проворчала Лёнька, сняла варежку и полезла за пазуху. — На вот, почитай на досуге. Натаха Филиппова дала, ты её помнишь, из «А» класса. И имей в виду — этот Каратаев быстро все сделает. А в «Шехерезаду» правильно, что не пришёл. Надюхи не было. Они с Игорем в Челны ездили, за шубой. Ну, всё, пока!
И всучив Серому сложенный вдвое лист бумаги, Лёнька шагнула в сторону, сразу исчезнув в метели, словно её и не было.
* * *
Уже в подъезде, звеня ключами, Серый запоздало обругал себя дураком — надо было Лёньку хотя бы чаем напоить!
Афганца дома не оказалось — ещё утром, едва оклемавшись, он оделся, бережно натянул на забинтованную голову вязаную шапочку и умёлся на Ёрики.
Бумага буквально жгла Серому руку, а неведомая фамилия Каратаев подстёгивало любопытство так, что он, едва войдя в прихожую и заперев дверь, сразу полез смотреть, что там вручила ему Лёнька.
Это оказалась сделанная на ксероксе копия заявления на приватизацию — там так и было сверху написано: «Заявление на приватизацию дачного участка № 34 садового товарищества «Прогресс-2». И всякие умные слова типа «для ведения личного подсобного хозяйства», записанные корявым почерком Афганца. И его подпись внизу. А сбоку, другой ручкой, написано: «Каратаеву. Рассмотреть и принять решение».
И подпись мэра.
«А Филиппова в мэрии работает, — припомнил Серый. — И это чё… это же наш участок… «Прогресс-2» Это… Ёрики же! Приватизация…»
И тут до него, что называется, дошло.
Расклад был простым, как в тире: статуя лежит в земле. Земля принадлежит… кому? Пока товариществу «Прогресс-2». А потом — тому, кто её приватизирует. Кто это сделает — того и статуя.
Ильич. Сто двадцать тонн бронзы. Или даже больше.
— Афганец сам до этого допетрить не мог, — сказал Серый своему отражению в луже зеркала. — И вообще ему приватизацию не дадут. Участок изначально оформлен на меня. Или на мать? Или он принадлежит фабрике? Да нет, муниципалитету же!
Серый разулся, стараясь не наступать в натёкшее с кроссовок, и пошёл на кухню, продолжая судорожно размышлять — как, зачем, почему? А самое главное: кто? Кто знает про статую? Кто подтолкнул Афганца? Хотя тут понятно — подтолкнули его в «Совете воинов-интернационалистов». А вот как там узнали? От кого?
Поставив на плиту чайник — газ сегодня был плохой, синий — Серый с коробком спичек в руках сел за стол и начал выкладывать по одной спичинке на столешницу, как Штирлиц в кино.
— Индус. Малой. Челло. Кто?
О статуе, кроме Серого и этих троих, больше никто даже догадываться не мог. Но теперь знают… все? Раз Лёнька принесла ему эту копию — то да, всё. Значит, кто-то трепанул.
Кто?
Мысль эта не давала Серому покоя весь остаток вечера. Он забыл про то, что не жрал с двенадцати часов, про долг Канаю, про цепочку и про то, что в случае несвоевременной выплаты долга включится поганый счётчик.
Серый впервые за последний год забыл даже про Клюкву.
Хотя нет, про неё он как раз не забыл, она всегда была рядом, о чём бы он не думал. Просто витала где-то сбоку, смотрела на Серого своими большущими, «оленьими», как сказал их учитель литературы в восьмом классе, глазами, и он понимал: всё это из-за неё.
И для неё.
Чтобы как-то отвлечься, Серый включил радио, но там шла нудятина про инфляцию, экономический кризис и какую-то программу «500 дней», которую надо было принять ещё два года назад, и вот тогда всё было бы хорошо.
Потом были новости — Верховный Совет России принял концепцию новой судебной реформы, парламент Литвы утвердил проект новой конституции. В Северной Осетии разгорелся осетино-ингушский конфликт на территории Пригородного района, уже есть человеческие жертвы со стороны осетинского и ингушского населения. В Абхазии началась осада грузинскими войсками абхазского города Ткварчели.
Больше всего Серого заинтересовало сообщения из Екатеринбурга. Там, в самом центре города, неизвестными киллерами было совершено вооружённое нападение на лидера одной из самых могущественных ОПГ Екатеринбурга «Центровые» Олега Вагина и троих его охранников, приведшее к перестрелке и закончившееся убийством Вагина и его приближённых.
Серому вдруг представилось, что и его могут вот так вот грохнуть «в центре города». А что — наймут киллера, тот дождётся в подъезде. Будет стоять на лестничной площадке, курить. Обычный мужик, в плаще, в кепке. Серый пройдёт мимо, а киллер выстрелит в затылок.
И тогда статуя точно достанется Афганцу. Хотя нет. Афганцу она нафиг не нужна. Ему нужна водка. Ящик или два, на этом его фантазия кончится.
— А ведь его подговорили, — сказал Серый вслух и выключил радио. — Пообещали эти самые два ящика, если он сходит в мэрию и подаст заявление.
И никакого киллера не нужно. Всё по закону.
* * *
В этот раз снег за ночь не растаял. Серый проснулся утром, рано, было ещё темно. Проснулся не от того, что выспался, скорее наоборот, спать хотелось невыносимо, до сведённых скул, до ломоты в глазах, но сволочи-соседи, с вечера что-то весело отмечавшие, к пяти утра перелили все веселье в себя, и у них осталась только пьяная дурь. Само собой, все завершилось махачем, обезьяньими воплями, звоном битой посуды и даже стёкол.
Серый лежал под одеялом, тяжёлым и холодным, смотрел в серый, цвета мокрого бетона, потолок и слушал звуки из-за стены. Нужно было закрыть глаза, навалить на голову подушку и попытаться уснуть — не выспавшись, Серый весь день — он знал — будет злой, да и соображалка перестанет работать, и тогда наступит то нелюбимое, выморачивающее «состояние организма», которое Челло именовал «тупняк».
Но вместо того, чтобы спать, Серый зачем-то вслушивался в чужую жизнь, в чужое горе — за стеной уже кого-то избили; надсадливо, безнадёжно орала женщина, пьяно, зычно, по-звериному гоготали мужики, а потом вдруг что-то с грохотом упало, и гогот тут же смолк — чтобы смениться тонким, заячьим воплем: «Рука-а-а-а!»
За этим последовал длинный, истеричный монолог какого-то местного «паханишки», типичный такой монолог, Серый тысячу раз это слышал за свою жизнь: «Чё, казлы, водку мою жрёте, суки, твари? А ты знаешь, кто я ваще? Я в Афганев Южной группе войскна Кубена пересылкена зоне такое видел… Я в Ногайской бухте купался в дождь! Я БАМ строил! Чё ты зыришь на меня? Смешно тебе, падла?! А так смешно?! Шрам видишь? На! На! Чё не смеёшься, сучонка?»
Ну, и всё в этом же роде.
Собственно, Серый знал и то, что будет дальше: когда «паханишка» всем надоест или полезет драться, кто-то из молодых и нетерпеливых зарядит ему в бубен, а тот, обиженный и вызверившийся от того, что жизнь прошла, что бухой, что никто вот из этой босоты малолетней его не уважает и даже по роже дали, вытащит из внутреннего кармана складной нож с грязным лезвием — и воткнёт его нетерпеливому в живот.
