Ярон вышел из кабинета, направляясь в зал кристаллов. Снова нужны перемещающие кристаллы. И боевые лучше держать поближе — хотя бы часть. Встречные кланялись — не глубоко, но с искренним уважением, князь отвечал короткими кивками или одним взглядом. Добравшись до цели, приложил руку к темному пятну на стене, дождался, пока каменная плита, закрывающая вход, медленно сдвинется в сторону.
Кто построил это? Не оборотни и уж точно не простые люди. Норенги. Где они теперь, как их найти и не помогают ли они тем, кто обращает оборотней в сынов Мрака? Что если они решили отомстить за похищенные из их святилища Часы Времен? Найти бы древнее святилище и вернуть святыню. Но как?
Ярон направился к ларцу с кристаллами, но не удержался и подошел к клановому кристаллу — большому, зеркально отполированному обсидиану в серебряной оправе, в чьей глубине плавали крохотные искорки — отражения клановых искр всех, кто входил в его клан, клан волков.
— Райяна… — прошептал одними губами, и искра сразу же, словно только и ждала этого, скользнула под его ладонь, увеличиваясь, мерцая, переливаясь.
Она и так была необычно большой, а теперь и вовсе стала размером с ноготь — Ярон никогда прежде не видел, чтобы клановые искры были так велики. Что-то с ней не так… Она пульсировала алым, казалось, что ее переполняет жизненная сила. Но так не должно быть, даже если ее обладательница пышет здоровьем и энергией. Алый, сполохи стального и снова алый.
— Что с тобой, Райяна? — искра трепетала под его рукой, и от нее исходил ощутимый жар.
На миг окружающее затуманилось, Ярон зажмурился и снова открыл глаза. Рядом с ним стояла Райяна, смотрела и тревожно, и нежно.
— Ты… Что с тобой, Райяна? Где ты?
Фигура, казавшаяся вполне реальной, печально покачала головой.
Ярон осторожно отвел руку от кланового кристалла, но Райяна не исчезла, стояла все так же близко, смотрела все так же нежно. Но ведь сейчас и здесь это не может быть Ночным Мороком.
Она была так близко, что Ярон почувствовал тепло, исходящее от нее, тепло живого тела. Медленно протянул руку, коснулся плеча, руки, тонких, но таких сильных пальцев, умеющих держать и меч, и арбалет лучше многих мужчин. Райяна качнулась ему навстречу и оказалась в его объятиях прежде, чем он успел отступить, — не потому, что не хотел этого, а потому, что боялся: она растает, исчезнет.
Сознание было ясным, он понимал, что Райяны здесь нет и быть не может. Тогда что это и как возможно? Вспомнилось когда-то слышанное, должно быть, от шаманки, о многих телах у одного человека, принадлежащих разным уровням бытия. Иногда они попадают на другие уровни и какое-то время могут оставаться на них. Иногда оказываются в ловушке, как призраки — бесплотные души, застрявшие в чужом для них плотном мире. Может быть, это такое вот тело? И, может быть, подобное возможно, потому что клановая искра Райяны напитана силой так, что того и гляди взорвется?
Эта мысль немного успокоила, развеяла сомнения хотя бы отчасти, а тем, что еще остались, он позволил умчаться прочь. У любого самоконтроля есть предел…
— Райяна… — он сжал ее в объятиях, прильнул губами к ее — горячим, ждущим и требовательным.
Мир вокруг словно завернулся в сверкающую спираль и унесся прочь, оставив двоих в звездной пустоте, где были только они и сияние их чувств, их тоска и ненасытная жажда, их нежность и страсть, их горечь и пронзительное, почти непереносимое счастье. Счастье от того, что они вместе, горечь — от того, что это лишь мгновения, украденные ими у судьбы неведомо каким чудом.
Они стояли, слившись в объятии, и смотрели друг другу в глаза — всего несколько секунд, принадлежавших не этому миру, где все временно, несколько секунд, принадлежавших вечности.
Райяна хотела что-то сказать, но поняла: Ярон снова не услышит. Она может сказать ему лишь то, что отзывается в его сердце, то, о чем его сердце говорит само. Сказать о любви. Но это он знает и без слов. Они не нужны сейчас в их общем молчании, в их общей вечности.
А про Отступника, Леяну, про чудовищные подземелья, где оборотней превращают в сынов Мрака, про то, что там уже десять лет томятся его родители… про все это она не сумеет поведать на языке их общих чувств, которые и соединили их каким-то загадочным невероятным образом. Только они — мост между ними, только биением сердец, их жаром и нежностью могут они поделиться.
От одних лишь мыслей о том, чтобы рассказать что-то, она начала терять кончик золотой нити любви, натянутой между ними настолько туго, что можно ощутить тепло, прикоснуться, слиться в поцелуе… Взгляд Ярона наполнился тоской, любимая истаивала в его объятьях, обращалась тенью, исчезала… Еще один взгляд, еще одно касание и тепло на ладонях, отзвук сумасшедшего биения сердца и вкус поцелуя на губах… И все исчезло. Остался зал кристаллов, осталось одиночество. И долг.
ГЛАВА 26. Тамила
— Княжеский замок остался, считай, вовсе без охраны, — Харт, глава клана медведей, опасно прищурился, глядя на невозмутимую Тамилу. — Так почему бы не воспользоваться случаем? Чего еще ждать? Или ты все еще неравнодушна к князю?
Тамила подняла голову, едва заметная усмешка тронула ее красиво очерченные губы. Харт, высокий и мощный, с пышной гривой каштановых волос, был очень похож на Грона. Вернее, это Грон был похож на отца, но суть от этого не менялась. Два медведя пара. Сильные, упрямые, не слишком умные, рвущиеся к власти, убежденные в своем праве на нее.
— Неравнодушна? Еще бы… Я его ненавижу, а ненависть и равнодушие — это разные вещи. Думаешь, мне не хочется отомстить Ярону? Думаешь, я хочу скрываться, как мышь в подполье? Нет. Но лишний риск совершенно ни к чему.
— Это ты называешь подпольем? — самодовольно ухмыльнулся Харт, взмахнув рукой.
Дом, в котором он поселил Тамилу, предназначался для любовниц главы клана, которых он заводил с завидной регулярностью и с той же регулярностью бросал. Жена не удостаивала эту сторону жизни мужа своим вниманием. Если она когда-то и любила Харта, то это осталось в прошлом, а сейчас ее вполне устраивало, что он изливает свою страсть на других, а ее оставил в покое.
Очередную свою пассию Харт выселил, чтобы освободить место для Тамилы. Следовало по возможности скрывать ее присутствие в клане, и дом для любовных утех, куда, кроме самого Харта, заглядывала только немая служанка, подходил для этой цели наилучшим образом.
Свое любовное гнездышко, вернее — любовную берлогу, Харт обставил с кричащей роскошью, и считал ее более достойным обиталищем, чем княжеские замки. Тамила его мнения не разделяла, у нее, в отличие от Харта, был вкус.
— Каким бы ни было мое жилище, — холодно ответила Тамила, — я не желаю прятаться. Кроме того, этот дом нужен тебе самому… — она посмотрела в сторону.
— Ты могла бы… — начал Харт, масленея глазами и делая маленький шаг в сторону голубоглазой красавицы.
Тамила едва заметно улыбнулась и отступила. Лукавство ее улыбки должно было смягчить удар по самолюбию медведя.
