* * *
Райяна же вспомнила о данном обещании лишь под утро, пробудившись от сладкой дремы в объятиях Ярона.
— Что еще стряслось? — нахмурился князь, тут же отреагировав на тревогу любимой.
— Да я… чары кое-какие наложила на Нину — мать Полины. Обещала вечером снять да забыла. А все ты, — она боднула приподнявшегося на локте Ярона головой.
Он откинулся на подушку и потянул Райяну за собой.
— Даже не буду спрашивать, что это за чары, — усмехнулся Ярон. — Но в любом случае, не переживай. Думаю, и без тебя справятся.
Райяна убежденной и успокоенной не выглядела, она привыкла держать слово. А тут… растаяла от пламенных взглядов Ярона и обо всем забыла.
Князь вовлек волчицу в головокружительный поцелуй, надеясь, что ему удастся снова вернуть ее в состояние блаженного беспамятства. Его руки и губы плавили и обжигали.
Наконец-то они вместе по-настоящему, а не во снах, пусть и самых реальных, не в обманчивых астральных мирах, где каждый миг может унести любимого или любимую прочь. Вместе навсегда, и никому больше не позволят выбирать за них — ни родителям, ни долгу, ни камням, пусть даже сто раз священным.
Они сделали выбор сердцем и душой и готовы были отстаивать его перед всем миром. К счастью, мир больше и не думал покушаться на их долгожданное счастье.
— Люблю тебя, — прошептал Ярон, когда Райяна снова замерла в его руках.
Яркая синь ее глаз неожиданно наполнилась слезами, напугав Ярона.
— Что случилось?
— Случилось счастье, — тихо ответила она. — Я не знала, что от него может так… разрываться сердце. И что оно может так пугать.
— Пугать?
— А тебе не страшно?
— Страшно. Очень страшно снова тебя потерять.
Они слились в объятии и слушали биение сердец друг друга, слушали, пока снова не заснули, даже во сне не размыкая рук.
* * *
— Все-таки тебя что-то еще тревожит, — сказала Полина, заглядывая в темные непроницаемые глаза Верена. — Я же чувствую. Скажи мне. Скажи все, как есть. Я прошу, не скрывай больше ничего.
Он кивнул, отнимая у Полины щетку для волос и запуская в них руки, любуясь, как русые волнистые пряди рассыпаются по хрупким плечам, ложатся на тончайшую ткань кружевной ночной сорочки.
Эти изыски скорее озадачивали Верена, чем радовали. Разорвать — жалко. То есть, ему-то не жалко, но Полина, наверное, расстроится. А снимать — тут и не знаешь, как подступиться… Тонкая такая, что кажется — расползется под руками. Соблазнительно, да. Но ведь не эта тряпочка его соблазняет и привлекает, а то, что под ней. И кружево, хоть и мягкое, все равно кажется шершавым по сравнению с атласной шелковистостью теплой нежной кожи…
Да еще Полина чего-то хочет от него, каких-то слов… И ладно бы о любви. Нет ведь… хочет, чтобы он делился с ней тревогами. И нашла же время… Хотя следовало признать, что любое время, когда она рядом, казалось совершенно неподходящим для обсуждения проблем и вообще — для любых обсуждений и… ну для всего неподходящим, для всего, кроме любви и нежности.
Он потряс головой, понимая, что надо сосредоточиться, вынырнуть из сладкого дурмана, иначе потом может опять получиться, как с этим княжеством… И даже хуже. Полина обидится, хотя он всего лишь хочет оградить ее от лишних волнений. Но Верен умел учиться даже на чужих ошибках, а уж на своих и подавно, поэтому вздохнул и признался:
— Кейнор считает, что существует изначальная причина, по которой вообще стало возможным превращение оборотней в сынов Мрака. Это же ненормально, понимаешь? Оборотни не должны ни в кого превращаться, чтобы они ни делали и чтобы ни делали с ними. Он считает, что нужно отыскать и устранить эту причину. Тайра и Муфра с ним согласны.
— Так это об этом говорила Тайра… Что-то о корнях мрака.
— Да, — кивнул Верен. — И еще: не все священные камни возвращены в святилище Великого Змея. Теперь непросто отыскать, кому они достались, куда попали. Но их надо вернуть.
— И оборотни больше не будут выдергивать себе невест из нашего мира? — улыбнулась Полина. — Как жаль…
— Ну почему, — Верен прижал ее к себе, чувствуя, как затуманивается разум от тепла ее тела, от нежного запаха волос и кожи, присущего только ей. — Будут. Все равно будут. Но им придется полагаться на себя, а не на камни, придется учиться слушать свое сердце и самим отвечать за сделанный выбор.
— Да… Муфра говорила, что Всетворец дал нам свободу любить и выбирать, кого любить. А нам все хочется избавиться от этого дара, потому что он, хоть и прекрасен, но требует и смелости, и… многого требует.
— Да, — Верен заглянул ей в глаза. — Многого требует, но дарит неизмеримо больше. Если Всетворец его нам дал, никто не вправе отнимать у нас наше трудное право, право на выбор.
Он коснулся губами ее губ — таких манящих и ласковых, но не позволил себе утонуть в дурманящей бездне. Выдержка нужна не только на войне, но и в любви.
— Слушай… раз ты так хочешь честности и открытости, то я спрошу прямо: как избавиться от этого кружевного кошмара?
Полина, ощутимо напрягшаяся в начале этой фразы, услышав окончание, начала хохотать.
— Ты неподражаем.
— Честность так честность.
— А почему кошмара? Мне казалось, она красивая…
— Она мешает мне насладиться наконец-то своей женой. Поэтому, скажу откровенно: она ужасна.
Отсмеявшись, Полина с легкостью, которая дается только длительными тренировками, избавилась от "кружевного кошмара", который стек к ее ногам, заставив Верена в очередной раз забыть, как дышать.
— Ты ослепительна, — прошептал он.
А Полина в очередной раз удивилась, но уж конечно, не стала спорить. Вспомнился бабушкин совет: никогда-никогда не говори мужчине о недостатках своей внешности, будь то подлинных или мнимых. Даже если он любит тебя до потери сознания. Красота — не в зеркале. Красота в глазах любящего. И то, что может казаться тебе далеким от идеала, для него и есть идеал. Так не мешай ему верить в твое совершенство.
— Я люблю тебя, — ответила она, растворяясь в нежности его рук и темном пламени глаз. — А камни обязательно найдутся, и… все остальное… — мысли у нее начали путаться, но казалось важным сказать это, прежде чем они окончательно исчезнут, оставив лишь бесконечное падение в бездну наслаждения и взлет в небеса единения душ. — Все будет хорошо. Обязательно. Мы же вместе.
— Да, — прошептал Верен.
Он еще многое хотел сказать, но не осталось ни слов, ни мыслей, только один на двоих волшебный мир, наполненный любовью и нежностью. Мир, любовью созданный и хранимый.
