– Здорово! – прошептала Саша. – Я бы хотела остаться здесь жить.
– Это невозможно, – сказал Солнце.
– Почему?
– Потому что солнце здесь не живет… Просто приходит и уходит.
– А где живет солнце? – Саша лукаво улыбнулась и указала пальчиком себе на лоб. – Здесь?
Солнце взял Сашу за палец и передвинул его к сердцу:
– Вот здесь.
Слова казались непрошеными гостями. Солнце просто обнял Сашу и долго нежно целовал ее…
В просвет между ветками заглянуло умытое утреннее небо. Еще не совсем проснувшись, Саша улыбнулась, нащупала у себя на груди медальон, изображающий солнце. Она медленно приоткрыла глаза… и тут же вскочила – в доме она одна.
Саша выбежала наружу и облегченно выдохнула: Солнце сидел на берегу. Точь-в-точь, как в Сашином сне.
Саша бросилась к Солнцу, спотыкаясь в песке, и, подбежав, упала рядом с ним на колени:
– Я испугалась, что ты исчезнешь.
– Когда-нибудь – обязательно, – кивнул Солнце.
Саша села рядом с Солнцем, положила голову ему на плечо.
– Так странно… Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, – подумала она вслух.
– Тебе нужно знать? – спросил Солнце.
Саша молчала.
– Ты права, – помедлив, сказал Солнце. – Ядолжен рассказать тебе все.
Саша благодарно посмотрела на Солнце. А он начал будничным голосом:
– Зовут меня…
Но тут вдруг Саша быстро прижала пальцы к его губам:
– Не надо… Я не хочу!
– Спасибо, – шепнул Солнце.
И они целовались, упав на берег, не обращая внимания на волны, набегающие на их тела.
На небе солнце насколько раз успело смениться луной, сочная голубизна – бархатной чернотой, а Саша и Солнце все не находили в себе сил вернуться. Туда, где так много лишних и лишнего.
Система жила своей жизнью. Обсуждать чужое счастье здесь было не принято. Счастье любит тишину. Поэтому все делали вид, что Солнце и Саша только что вышли по незначительной причине и сейчас вернутся.
Во дворе у бабы Оли из утащенных откуда-то старых сетей и тюфяков соорудили гамаки. Разморенные валялись-покачивались на них после моря. Кожа у всех уже потемнела, просолилась, волосы выгорели. В душе пел свежий ветерок.
Обычно, когда с гор чуть спускалась предвечерняя прохлада, Малой первым начинал скучать по какой-нибудь бурной деятельности. Так было и на этот раз:
– Слушайте, пиплы, у системы жрать нечего. Я, например, есть похачиваю. Пора на «аск».
– Можно феньки мои толкануть, – лениво отозвалась Герда.
– А что – клёво. Тебе в кайф, а системе польза.
И вот компания веселой гурьбой вышла на набережную. А дальше разделились. Кореец, посерьезнев, отправился по обычному маршруту – к почте. Герда устроилась у гипсовой статуи циклопического пионера с горном – постелила прямо на земле яркую косынку, разложила на ней феньки.
Малой и Скелет направились по запаху – к шашлычной.
А Хуан неожиданно обнаружил себя абсолютно счастливым, скачущим на детской карусельной лошадке в компании шумливых дошколят.
Девчушка с льняными косичками и глазами-вишенками, увидев Герду с феньками, задергала моложавую бабушку:
– Бабуля! Купи мне бусики!
Бабушка выпучила глаза:
– Куплю-куплю! Только тише! Мы же договаривались: не называть меня бабуля!
– Хорошо, бабуля!
Бабушка вздохнула, вынула из плетеной сумки кошелек:
– Сколько, девочка, твои поделки стоят?
– А сколько вам не жалко, – пожала плечами Герда.
Бабушка раскрыла кошелек, подумала и достала рубль.
Приговаривая, Герда завязала на руке девчушки феньку:
– Носи – не теряй, желанье загадай. Шнурочек не порвется – желание исполнится.
– Бабуля, а хочешь, я загадаю, чтобы мы уже встретили настоящего мужчину? – великодушно предложила девочка. – И тогда ты больше не будешь ругаться, что я тебя называю «бабуля»?
Бабушка смутилась и потащила девочку по набережной, что-то внушительно выговаривая. А девочка обернулась к Герде и улыбнулась.
В городском саду на сцене-»ракушке» добросовестный массовик-затейник обучал танцам немногочисленных пренебрегших пляжным отдыхом отдыхающих. Среди них были несколько чинных старушек с внуками, влюбленная парочка, командировочные, мающиеся с портфелем в ожидании поезда, и группа удалых подвыпивших дембелей.
Пара, вызвавшаяся быть подручными взопревшего в концертном блестящем пиджаке затейника – некрасивая девушка в очках и обгоревший до малинового цвета толстяк, – отчаянно смущалась, путалась в собственных ногах, хотя добросовестно пыталась выполнять все указания затейника. Аккомпаниатор, страдальчески морщась, в музыкальных паузах тайком отхлебывал теплое «Жигулевское» из бутылки.
– Молодой человек! – сорванным дискантом командовал затейник. – Одну руку вы кладете на плечо партнерши… да не эту руку… да, вот та-ак… а вторую руку… вторую руку кладем…
– …на жопу! – выпалил развеселившийся дембель.
Затейник кротко вздохнул, повернулся к дембелю:
– Товарищ! Ведите себя в соответствии!
Дембеля ржут под неодобрительными взглядами старушек. А затейник продолжает:
– …а вторую руку вы кладете…
Малиновый толстяк поспешно перебил:
– Я понял! Понял! – и целомудренно прикоснулся рукой к талии некрасивой девушки.
– Музыка! – скомандовал затейник.
Аккомпаниатор, нехотя отставив «Жигулевское», ударил по клавишам, но не угомонившийся дембель полез на эстраду:
– Да что ты, жиртрест, девчонку, как боезаряд, держишь! Дай покажу, как надо!
Девушка спряталась за спину малинового, но дембель сильной рукой советского бойца выдергивает ее оттуда. Девушка ахнула и от переизбытка чувств, а может, просто от жары обмякла в руках дембеля.
– Ты моя хорошая! – склабится он.
– Товарищ! Я вынужден принять меры! – устало сообщил дембелю затейник, вынул из кармана спортивный свисток и его трелью принялся призывать органы правопорядка.
Мимо Герды проплыла нарядная дама бальзаковского возраста, держа под ручку лысоватого мужчину в модной нейлоновой рубашке. Тот вывернул шею, заглядевшись на рыжекудрую, позолоченную солнцем Герду.
– Безобразие! – воскликнула дама, разворачивая голову своего морально неустойчивого спутника. – Развели цыганщину! И куда это милиция смотрит! Скоро вообще одичаем до уровня Запада!
Герда усмехнулась, подмигнула нейлоновой рубашке, который еще раз ухитрился обернуться – полюбоваться, закурила папироску.
