Талдашев поднял воротник меховой куртки, втянул голову в плечи, спасаясь от холода. На термометре, укрепленном на стене административного корпуса – плюс восемь. Для Исламабада – низкая температура. В такую ночь хорошо спать под толстым одеялом, позабыв о тревогах суетного дня. Но в супружескую постель офицер безопасности всегда успеет.
Внезапно ухо Бахыта Бахытовича уловило странные звуки. Вздрогнув от неожиданности, прислушался. Музыка, похоже, что-то из классики… На нее накладывались какие-то фразы, выкрики.
Талдашев был убежден, что он не страдает праздным любопытством, просто по должности ему положено все про всех знать. И он устремился в направлении источника звука. Второй этаж правого крыла административного корпуса, здесь расположены гостевые квартиры, в том числе лучшая из них – представительская. Туда селят самых важных гостей, министров и их заместителей. Однако никаких крупных визитов сейчас не проводилось, высокие представители в посольстве не селились, но звуки доносились именно оттуда, из роскошной гостевой квартиры.
Раздался вполне узнаваемый женский голос:
– Давай, миленький, давай! Еще, еще! О, хорошо! О, какой ты молодец! Давай, еще! Ну же! Тебе нравится, мой мальчик? Ну, скажи – нравится?
Мужской голос был также узнаваем, однако звучал чуть сдавленно, прерываясь мужским сопением и громким дыханием:
– Нравится, Марианна Алексеевна, очень!
Талдашев рысцой подбежал к находившемуся рядом гаражу, у стены которого лежала раздвижная лестница. Несмотря на свои габариты и немалый вес, при желании Бахыт Бахытович мог передвигаться весьма проворно (особенно когда подстегивало любопытство), и подняться на крышу гаража ему не составило труда. Оттуда открывался хороший обзор. Шторы в гостевой квартире были задвинуты неплотно, и офицер безопасности отчетливо увидел то, что происходило внутри. Протер глаза, но зрение не обманывало.
Посреди просторной залы была установлена махина волшебного фонаря. Солистка Ивантеева (алое неглиже, расшитое золотыми драконами) полулежала в мягком кресле и подбадривала Сеню Модестова, который из последних сил вращал барабан древнего механизма. Сеня был разгорячен, пот струился по его физиономии ручьями. Ритмично жал на педали и с ненавистью следил за тем, как движущиеся картины сменяли друг друга на свежеоштукатуренной стене. Похоже, атташе надеялся, что демонстрация раритетного устройства знаменитой артистке приведет к определенному результату, и сейчас терял последнюю надежду. Похоже, ее возбуждал сам процесс слайд-шоу в ретро-варианте, и ни о чем ином она сейчас не помышляла.
– Жми, мальчик! – вскрикивала Ивантеева. – Как мне это нравится! Как меня это заводит!
…Тонированные, расплывчатые изображения. Диапозитивы делались в ту же эпоху, когда был сконструирован и произведен волшебный фонарь – в эпоху Британской империи, которая еще не успела разделиться на независимые государства. Женщины в длинных платьях и шляпках, офицеры в красных мундирах, штатские в аккуратных сюртуках. Они устраивали парады и праздники, играли в крокет, катались на парусных лодках по Инду. Перенесли на эти дикие земли основы своей цивилизации, выстроили заводы, фабрики, города. Вот снимки Фейсалабада – центр города с идеально прямыми улицами воспроизводит рисунок «юнион-джека»: восемь лучей из одной точки. Снова колониальная знать, султаны на шлемах, шпаги и кортики. На лицах – непоколебимая уверенность в будущем мира и своем собственном. Снисходительно поглядывают на туземных слуг, не ведая о бедах, уготованных им изменчивой жизнью.
Бахыт Бахытович почувствовал, что возбудился. В это состояние его привели, разумеется, не диапозитивы, а голые бедра артистки, видневшиеся из-под алого неглиже. Он аккуратно сполз с лестницы, отнес ее на место и спешно направился в свой кабинет, имевший отдельный вход, в тыльной части административного корпуса. Это было удобно, поскольку дежурный комендант не мог видеть посетителей офицера безопасности. Талдашев помнил, что в полночь на пост должен был заступить Караваев. Он на ходу вытащил мобильный и набрал номер…
Добравшись до кабинета, Бахыт Бахытович плюхнулся в просторное кожаное кресло (специально подбиралось большого размера, чтобы вместить объемные телеса офицера безопасности) и тяжело задышал. Не из-за того, что перенапрягся с лестницей, а по причине предвкушения предстоявшего удовольствия. Столько неожиданностей происходило в эту ночь, что возвращаться прямиком на супружеское ложе не было никакой возможности.
Ожидание немного затягивалось, но Бахыт Бахытович не возмущался, понимая, что дамам нужно время, чтобы привести себя в порядок. Да и в ожидании есть своя прелесть. Смотря чего ожидать, конечно…
Бахыт Бахытович не был курильщиком, но в отдельные моменты позволял себе расслабиться с хорошей сигарой. Вот и сейчас он извлек из приятно пахнувшей коробки сигару «партагас», стоившую не меньше десяти долларов за штуку. Прикурил от массивной настольной зажигалки и принялся созерцать параферналию, которая украшала противоположную стену кабинета. Это был его иконостас, его гордость, немало лет он потратил на собирание коллекции этих высокохудожественных произведений.
Портрет Усамы бен Ладена в юности, картины «Мулла Омар принимает военный парад в Кандагаре», «Али Асиф Зардари убивает Муртазу Бхутто», «Наваз Шариф в Аттоке»[26]… Полотна эти писали местные доморощенные художники, но в глазах Бахыта Бахытовича это не уменьшало их ценность, напротив, делало раритетными.
Еще одно полотно, которое офицер безопасности поместил в центр экспозиции, изображало президента Путина в папахе и бурке верхом на арабском жеребце, подаренном ему в 2003 году главой пакистанского военного режима Первезом Мушаррафом. Никто в точности не знал, забирался Владимир Владимирович на этого конягу или нет, но сам факт подарка был широко известен. Автором этого замечательного произведения был посольский повар Адольф Рыков, который в промежутках между запоями занимался творчеством с использованием масляных красок, а также акварели и гуаши. Путинский портрет был сработан гуашью и поэтому постепенно осыпался. Это беспокоило Бахыта Бахытовича и он, следуя рекомендации художника-самородка, укреплял краски подслащенной водой.
Талдашев высоко ценил художественное умение Рыкова, считал его недооцененным талантом и обещал помочь ему вступить в Союз художников по возвращении в Россию. Единственное, что смущало Талдашева, так это то, что самородок брался за кисть исключительно в состоянии алкогольного опьянения – только в эти минуты он ощущал прилив истинного вдохновения и создавал непревзойденные шедевры. Примечательно, что свои прямые обязанности – приготовление еды для посольской четы, а также для официальных приемов – Рыков выполнял в трезвом виде. Вероятно, из-за этого кулинарная продукция повара не отличалась изобретательностью и не пользовалась популярностью. Впрочем, Матвей Борисович и Ксения Леопольдовна терпели художника-кулинара и его стряпню, поскольку вслед за Бахытом Бахытовичем считали Адольфа непризнанным гением и верили, что рано или поздно он будет признан мировой общественностью. Они исправно коллекционировали картины повара, который писал пейзажи, натюрморты, батальные полотна – словом все, что угодно.
