— Боюсь, — произнес Сатклифф, — что это конец Галена — эрудита и культурного диктатора. От Тоби я слышал, что его партия готовит вотум недоверия и этот чудовищный осел Гулливер хочет предать его и свергнуть с престола. Гулливер принадлежит к тому типу мужчин, которые верховодят в пабе и лихо кричат: «Вперед!» Представляется он бывшим морским офицером, а на самом деле служил в военно-воздушных силах и быстренько приземлился в Международном валютном фонде. Жуткие слова — «морально неустойчив» (горяч?). Во всяком случае, Гален для него легкая добыча, и я предчувствую худшее.
— Вчера вечером я прочитал еще кое-что из ваших черновиков; любопытно и кое-где напоминает меня. Как бы это сказать? Вам отлично известно, что в соседней комнате постоянно что-то происходит, и вы спрашиваете себя: что это может быть? Но никогда не попадаете в точку. Скажем так, в вашей версии нашей книги — события, в моей — отсутствие событий.
Сатклифф уныло кивнул.
— Вы правы. А все потому, что вы реально существуете. Я же всего-навсего выдумка, живущая по доверенности, которую можно поворачивать, как воспоминание, в любую сторону. Я реален, пока это необходимо. Мое существование условно. Вы сами понимаете, наши книги зависимы друг от друга, но не связаны друг с другом.
— Привет!
— Привет!
— В Библии сказано, что все мы создания Его.
— И Иов говорил, что надо рачительно относиться к своему бессмертию.
Задумавшись, Блэнфорд долго смотрел на свое создание, после чего сказал:
— Знаю, я обрек вас на нелегкую жизнь — ужасный брак, столько мучений. Но мы оба наконец-то движемся к апофеозу, вы — как толстый печальный оракул, я — как переживший войну калека, у которого один путь — в преисподнюю. Больше никакой любви, никакого яблочного пирога на небесах. Жизнь продолжится как фантазия — ну и, конечно же, многие из нас должны умереть. Об этом не следует забывать. Но вам, по крайней мере, не придется все это пережить, потому что вы ограничены литературным умиранием. Тем не менее, результат может оказаться трогательным или поучительным, или тем и другим вместе. Я буду рад в конце концов выпустить вас на свободу, мой Старик из Моря!
— Вы хотите сказать, что скоро эта ужасная и благословенная война, которая мешала нам думать о себе — или хотя бы за себя — закончится и мы опять будем предоставлены самим себе? Зимние квартиры для Десятого легиона и Неприкосновенный Запас!
— Я влюблен в Констанс, — вдруг выпалил Блэнфорд, словно школьник, у которого внезапно начался понос.
Во взгляде Сатклиффа появились недоумение и насмешка.
— Enfin![71]— сказал он. — Такого нет в тексте! Вот уж не ожидал! Может быть, это неправда? Вам ведь очень нравится выискивать чужие самообманы…
— Подите вы к черту! — воскликнул Блэнфорд, прекрасно понимая, что чертыхнулся к месту.
— Вы спутали меня с Месье, — ответил толстяк. — Так?
— Так!
Сатклифф снисходительно хохотнул и с упреком погрозил пальцем своему соавтору.
— Вам ведь известно, что Аффад вернулся?
Блэнфорду это было неизвестно. Но тут в дверь постучали, и вошел Кейд.
— Вы звонили, сэр? — спросил он.
— Нет, Кейд. Не звонил.
Слуга выглядел удивленным и расстроенным.
— Но кто-то же звонил, — произнес он, уверенный в своей правоте, прежде чем повернуться и скрыться за дверью.
— А где Аффад? Почему он не подает признаков жизни? — спросил Блэнфорд.
Сатклифф, чинивший карандаш, пожал плечами.
— Откуда мне знать? Я еще не забыл его с Констанс романтических потрясений и не смел упомянуть о нем, чтобы не расстроить ее.
— Полагаю, — раздраженно проговорил Блэнфорд, — что мы все ведем себя, как компания старых дев, и в результате попросту потворствуем ее эго — несчастному эго, насколько я понимаю!
Сатклифф поглядел на него с иронической улыбкой.
— Скажите пожалуйста! Какие душевные муки! Я думаю, пусть Аффад сам, когда объявится, разберется в своих делах.
На другой день Аффад неожиданно появился в старом баре «Навигация» — правда, днем Констанс бывала там очень редко, обычно она освобождалась вечером. Но как раз в этот день она прошлась пешком до бара, чтобы перехватить Сатклиффа и рассказать ему о Трэш — а ее уговорили немного посидеть и выпить вместе со всеми.
Подъехал автомобиль, и у Констанс упало сердце — она всем своим существом почувствовала опасность — знакомая фигура появилась за стеклянной двери, когда послышался звон колокольчика, а потом дверь распахнулась. На пороге стоял Аффад, который как будто отсутствовал несколько столетий, хотя прошло всего несколько месяцев. Первым побуждением Констанс было отвернуться, может быть, даже сбежать, но она повела себя совсем по-другому. Она встала и пошла навстречу Аффаду с приветливой улыбкой на губах, перехватив его, когда он еще не успел войти в зал, и поцеловала, то есть, можно сказать, вложила цветок в дуло ружья.
— Мы разговариваем или нет? Я забыла, — как ни в чем не бывало, произнесла Констанс. Это прозвучало вызывающе, даже нагловато, о чем она тотчас пожалела, едва заметила, как похудел и побледнел Аффад, как неуверенно он держится.
— Конечно же, разговариваем, — ответил он тихо, тоже как ни в чем не бывало. — Я должен поблагодарить тебя, вот только не знаю, как.
Они позволили вовлечь себя в общий разговор — неожиданное появление Аффада привлекло к нему всеобщее внимание. Всем хотелось узнать, как он жил, где был, и некоторое время были слышны только преувеличенно громкие приветствия. Аффад взял стакан с пивом и сел за столик рядом с Констанс, чтобы перемолвиться парой слов с Тоби и Райдером, пока Блэнфорд с язвительной и в то же время сочувственной усмешкой следил из своего угла за выражением лица Констанс. Мука, которую она испытала, расставшись с Аффадом, а еще больше то, что она доверила ему как лучшему другу, бередили сердце Блэнфорда, отчего стародавняя привязанность к ней стала еще крепче. Настолько крепче, что он даже не ревновал ее к Аффаду, чьей дружбой дорожил в равной степени: словно они все трое пребывали на равном расстоянии друг от друга. Однако любовников разъединяло взаимное непонимание, хотя, сидя рядом с Аффадом, Констанс молча улыбалась, несмотря на то что у нее ныло сердце, так как она не могла придумать способа залатать дыру в их отношениях и заодно залечить рану, причиненную тем же взаимонепониманием. До чего же все-таки мужчины невыносимы!
Были и другие причины, прибавлявшие ей мучений, наперекор которым она старалась казаться уверенной в себе и решительной. Она ругала себя за это, ей было не по себе из-за подобного проявления ребячества, однако Аффад как будто ничего не замечал, даже ее новой прически. Неужели ему не нравится? Она перехватила его быстрый взгляд в зеркале, и ей пришло в голову, что, возможно, он счел ее слишком замысловатой, слишком женственной?… Наконец, решив, видимо, что взаимные приветствия исчерпали себя, он поднялся со стула и обратился к Констанс:
