и инженерно-технических работников, признанных за это консерваторами.
Бегство рабочих с предприятий в первые годы первой пятилетки приобрело совершенно неуправляемый характер. Это был самый простой способ нарушить формирующийся порядок в сфере труда, заработной платы, производственной дисциплины. По сути, это было массовое движение протеста значительных слоев рабочего класса, несогласных с условиями труда, размером заработной платы. Существовал слой индустриальных рабочих, которых голый энтузиазм и призывы идеологического характера совсем не волновали. В то же время значительные группы рабочих, лишенные материальных стимулов к производительному труду, уже не держались за свое рабочее место, как это было ранее при НЭПе.
Также не были преодолены уравнительные тенденции в оплате труда. Существовала, например, сильная оппозиция сдельщине, которая в среднем по всем отраслям производства оставалась на уровне 50 %. Сталин называл среднюю цифру оборота рабочей силы по предприятиям – 30–40 % в течение квартала или полугода[304].
Хуже того – в стране нарастало забастовочное и стачечное движение, о котором власти предпочитали умалчивать. Запрет разглашения в средствах массовой информации сведений о забастовках и других коллективных акциях протеста был сформулирован в секретной краткой инструкции-перечне «Об охране государственных тайн в печати для районных органов Главлита» от 12 августа 1930 года следующим образом: «Не разрешается оглашать в печати сведения о забастовках, массовых антисоветских манифестациях, а также о беспорядках и волнениях в домах заключения и концентрационных лагерях…»[305].
Проявления рабочего недовольства во многих случаях базировались на бытовой необустроенности, несоответствии предлагаемых работ уровню квалификации и профессиональной подготовки. Данные факторы создавали питательную среду для возникновения коллективных конфликтов.
Согласно информационным сводкам ОГПУ при СНК СССР, главными причинами забастовок в промышленности в 1929 году и первой половине 1930 года были плохие условия труда, снижение заработной платы, сокращение кадров.
В отдельных сводках ОГПУ цитировались тексты листовок, появлявшихся на некоторых предприятиях и стройках СССР. Например: «Рабочие, нас морят голодом, нам сознательно не выплачивают заработной платы, мы порою не видим куска хлеба, в то время как власти упиваются и обжираются на наш счет. Давайте скажем – долой таких борцов за рабочее дело»[306].
Несмотря на описанные изменения в трудовых отношениях к середине 1930-х годов, экономические проблемы никуда не исчезли. Власти усмотрели причины этого в происках врагов народа, в саботаже и бюрократизме, противодействии стахановскому движению со стороны пресловутой пятой колонны, что сыграло свою роль в истерии нагнетания массовых репрессий.
К концу 1930-х годов в стране все увереннее укреплялся тоталитарный режим, истреблялись остатки рыночных отношений, а трудовые отношения приобретали характер государственного принуждения и все больше регулировались не КЗоТом, а Уголовным кодексом.
Гражданское судопроизводство
Для осуществления НЭПа одних деклараций было недостаточно, необходимо было изменять правила игры в стране, дать возможность проявляться частной инициативе, привлекать прóклятый только что частный капитал, в том числе иностранный, и как-то его защищать.
В конце 1922 года был принят Гражданский кодекс РСФСР (ГК РСФСР), который называли Кодексом НЭПа[307]. Потом перестали, потому что ГК пережил не только НЭП, но и Большой террор, войну и даже оттепель. Известно, что основную роль в подготовке текста ГК сыграл главный кодификатор того времени А. Г. Гойхбарг[308].
ГК РСФСР допускал рыночные отношения, чем поставил советских и партийных деятелей в неловкое положение: «Наш суд, по составу – определенно классовый, рабочий, обязан осуществлять, охранять право, на котором ярко видна марка: буржуазное… Настоящий буржуазный ГК, на 9/10 заимствованный из лучших буржуазных гражданских кодексов Запада, является руководящим началом для всей гражданской практики нашего суда…»[309].
Как при этом следует соблюдать революционную законность, понимаемую как «организованное вмешательство права, законности в усложняющуюся экономическую жизнь государства»?[310] Да еще не заблудиться в трех соснах? Для этого надо следовать:
– букве и духу закона;
– социалистической законности, понимаемой как исполнение закона с точки зрения классового интереса;
– и революционной целесообразности, когда законы, ей противоречащие, и вовсе не следует исполнять.
В то, что «есть законы как некая правовая ценность, единая в революции и реставрации»[311], большевики не верили. Однако надо было идти дальше и устанавливать порядок – процедуру защиты прав как физических, так и юридических лиц, при этом обеспечивая государственный интерес.
Все эти проблемы нужно было урегулировать советским судопроизводственным законом, которым и должен был стать Гражданский процессуальный кодекс, определяющий принципы и производство рассмотрения гражданских споров. Рецепт решения проблемы, как всегда без обиняков, раскрыл А. Я. Вышинский: «Основные положения ГПК РСФСР дают большое место началу публичному, явно подчиняя начало частное»[312]. Особой разницы между гражданским и уголовным процессами Андрей Януарьевич в данном случае не видел: «…Когда государственная власть переходит в руки пролетариата, орудием осуществления защиты интересов трудящихся становится не только уголовный, но и гражданский суд, вместе с тем исчезает и самое различие в природе уголовного и гражданского про-цессов»[313].
«Опубличивание» любых правовых отношений стало ведущим трендом любого законодательства Советского государства в рассматриваемый период. Оно коснулось и уже бывших частноправовых отраслей законодательства, не только гражданского, но и трудового, земельного, жилищного и даже семейного, послужив тем самым катализатором выделения их в отдельные отрасли и подготовки соответствующих кодексов. ГПК должен был полностью соответствовать задачам, которые Советская власть ставила перед судоустройством:
– ограждение завоеваний пролетарской революции, рабоче-крестьянской власти и правопорядка, ею установленного;
– защита интересов и прав трудящихся и их объединений;
– укрепление общественно-трудовой дисциплины и солидарности трудящихся и их правовое воспитание;
– осуществление революционной законности в личных и имущественных отношениях граждан[314].
Подготовка и принятие ГПК 1923 г.
Еще при подготовке Положения о народном суде 1920 года было принято решение о подготовке советского кодекса, регламентирующего гражданское судопроизводство.
Разработка проекта ГПК велась в Наркомате юстиции под руководством наркома Д. И. Курского и заведующего I отделом Я. Н. Бранденбургского. Непосредственно текстом проекта занимался А. Г. Гойхбарг.
В ходе подготовки проекта в качестве основной идеи гражданского судопроизводства Я. Н. Бранденбургский видел «самодеятельность суда в гражданском процессе», называл процесс «формой состязательности в отличие от следственного или инквизиционного метода».
«Ни одно действие суда по данному делу, кроме некоторых первоначальных запросов справочного характера, имеющих исключительно формальное значение, не могло быть предпринято судом без предварительного уведомления о том другой стороны и без выслушивания ее возражения»[315].
В объяснительной записке к проекту ГПК отмечалось, что данный проект вносится с несомненным опозданием, причина которого лежит в том, что «регулирование судебного процесса в области имущественных прав на почве новой экономической политики представляло собой задачу исключительной трудности. В обстановке военного коммунизма имущественный оборот почти отсутствовал, а споры сводились или к незначительным по размерам претензиям между гражданами, или к спорам об уплате содержания нетрудоспособным членам семьи, по разделу семейного имущества и по искам, не выходящим за пределы домашнего обихода. Разрешение всех сложных споров, вытекающих из современной экономической обстановки, оказалось практически невозможным уложить в те узкие,
