клянусь, крысы, которые ютились у стенки, пока здесь были гости и открытая дверь, медленно повернули ко мне морды. Кажется, они что-то задумали...
И какая смерть мучительнее? От заклинания Сары? Или от зубов крыс? В ужасе я бесконечно повторяю:
— Ferox fulgur percutiens, accipe meam potestatem...
ГЛАВА 14. Ничтожество
— Там тараканы!
— Они боятся тебя больше, чем ты их, — кудахтает Инга, пока я корячусь, выколупывая бутылки из-под дивана.
— У меня на них аллергия!
— У тебя аллергия на все, что связано с уборкой.
Я бурчу под нос.
Ползаю по гостиной уже час. Убираем дом к Рождеству. После шести дней праздников гостиная напоминает притон, где сдохла дюжина наркоманов и завелась мусорная барахольщица. Иларий моет полы, гоняет шваброй воду от стенки к стенке. Я собираю хлам. Инга орудует тряпкой (и ускоряющими пинками). Рон якобы нам помогает.
Я мало на что годен в плане уборки: у себя в квартире почти никогда не убирал, раз в месяц вызывал домработницу, а когда появилась Инга, она сама взялась за порядок в моей берлоге. А что теперь? Развлекаюсь в роли пылесоса. Нет, конечно, я могу ничего не делать, послать Ингу к черту, но, во-первых, вылизывание дома здорово фокусирует мысли — оказывается, уборка сродни медитации! — во-вторых, отвлекает от воспоминаний последних дней: откровение о скорой смерти, убийства людей в этой комнате, или скажем, как я сам себя сжег молниями.
Ей-богу, было жесть как больно! Зато теперь я настоящий колдун. Знаю аж одно заклинание!
— Ты заснул там? — вздыхает Инга.
Я выбираюсь уже из-под раковины. Как единственный мужчина, способный починить кран.
— Кто засунул в слив кусок кварца?
— В слив? — переспрашивает Иларий. — Макс вчера крутился здесь. Не знаю за раковину, но видел, как он закапывает камень в кактусе.
— К слову, кактус он наполовину сожрал, — добавляет Рон, понуро восседающий на окне. — Мало я встречал людей, которые жрут буквально все подряд.
— А ты типа помочь не хочешь, жопу там свою поднять, например? — причитаю я, захлопывая дверцу тумбы.
— У меня траур.
— Че?
Рон вытягивает и раскрывает ладонь: в ней засохший паук. Жоржик? Помер? Давно пора. Жаль, на плече Рона сидит Лунтик — тарантул, которого подарила Инга. Неясно, как Рон умудрился его приручить. Удивительно-жуткая связь с пауками. Видимо, это братская связь уродов.
— Всему когда-нибудь приходит конец, верно? — с горечью спрашивает Рон.
— Каждый раз, когда дохнет паук, он философствует, — усмехается Иларий, наливая себе ромашковый чай.
— Конечно, — Инга садится на подоконник, утешающе обнимает Рона. — И знаете, когда-нибудь мы тоже станем свободны.
— Ага. Все, кроме меня. Ибо я скоро сдохну окончательно.
— В смысле? — удивляется Иларий.
Я задумываюсь. Стоит ли рассказывать? Впрочем, какая разница? Решаю, что можно. И начинаю раскачиваться по кухне, словно актер на сцене театра, эмоционально выкладываю балладу о том, сколько мне осталось жить в доме сорок семь. Разглагольствую не хуже Сократа, что демон хочет занять мое тело, что сейчас он в теле моего дедушки, что весь мой род — колдуны, и даже смеюсь, в красках расписывая, как скоро Волаглион будет издеваться над ними в моем совершенно-неотразимом обличии.
— Так вот, почему ты здесь, а не за дверью, — озаряет Рона. — Это многое объясняет.
— Ты умеешь колдовать? — недоверчиво сипит Инга. — Чушь какая-то.
Я усмехаюсь, выставляю руку в сторону корзины с фруктами на столе, сосредотачиваюсь и произношу то единственное заклинание, которому меня научила Сара.
Вспышка молнии. Корзина взрывается. Куски мякоти разлетаются по гостиной. Инга вскрикивает. Рон шлепается задом обратно на подоконник. Иларий — со слов о моей смерти — стоит с лицом, будто ему насильно скормили грейпфрут.
— Теперь верите?
— Охренеть, — синхронно комментируют зрители.
— Да, я восхитителен. Но все это не имеет значения, поскольку скоро меня не станет.
— Не знаю, что и сказать, — мнется Рон, почесывая затылок. — Ну, по поводу твоей кончины. Че не скажи, будет звучать отстойно, да?
— Это ужасно, — пищит Инга.
— А что обычно говорят и желают неизлечимо больным раком? — чешется Рон. — Вот желаю тебе того же. Хреновый ты был мужик, но подобного не заслужил.
— Больные раком просто умирают, а я вообще перестану существовать. Демон сожрет мою душу!
— Должен быть выход, — мямлит Инга, ошеломленно разглядывая то меня, то остатки фруктов.
— Увы и ах. Выходом пока не пахнет.
— Ты уверен? — хмурится Рон. — Если нашел лазейку, то выкладывай. Мы здесь в одной лодке.
Я вскидываю бровь.
— Разве ты не рад моей кончине, Мирошка? — улыбаюсь.
Инга пихается локтем.
— Если есть хоть малейший шанс на спасение, мы должны его использовать, — восклицает она.
— Да, Рекс! Не молчи, — умоляет вышедший из транса Иларий. — Мы поможем.
В сердце теплится приятное стайное чувство поддержки.
— Я очень благодарен, ребят, — вздыхаю. — Но вы мне не поможете. Я лишь надеюсь, что когда-нибудь вы действительно выберетесь отсюда. — Перевожу взгляд на Рона. — И сделай то, чего не смог сделать я, Ронни. Сделай Ингу хоть немного счастливее. Пусть она будет в надежных руках.
Инга в слезах бросается мне на шею.
— Сколько времени осталось? — уточняет Рон, подступая вплотную.
— До полнолуния.
— Твою мать, — шипит он.
— Оставим обиды в прошлом? — спрашиваю Ингу.
— Конечно, — всхлипывает она. — Мне так жаль. Я не верю! Все это! Дом, ведьмы, смерть... это страшный сон! Я так хочу проснуться, так хочу...
Целую Ингу в макушку и передаю в огромные лапища Рона, который сочувственно хлопает меня по спине. Пока она плачет у Рона на груди, Иларий под локоть отводит меня к панорамному окну в другом конце гостиной.
— Мы словно в дырявой лодке посреди океана, — говорит он. — Вода медленно наполняет ее и тащит ко дну, а нас... к неминуемой смерти.
— Звучит романтично.
Я раздвигаю занавески. Небо пасмурно и серо. Скоро сумрак. Перебрасываю из ладони в ладонь черный кварц, который нашел в раковине: он теплый, что кажется мне странным.
— Можно я скажу, что чувствую?
Иларий бледнеет, смеживает веки в ожидании ответа.
— Все эти разговоры о чувствах... — усмехаюсь. —
