Я медленно открыл глаза, осознавая, что еще цел. Мельком заметил, как один из солдат резко поднял винтовку и в следующий момент я почувствовал тяжелый удар прикладом в лицо.
— Твою ж ма… — последнее, что я услышал, и голос мне показался вроде бы знакомым.
Дальше темнота.
Глава 17
«Темнота. Словно я попал в иной мир. Ни звука, ни света, ни-че-го. Будто стерли реальность. Но если я размышляю, значит жив?! Или нет? Тело тяжелое, будто свинцом залили его по самое горло. Говорить невозможно. Голос куда-то делся. Словно сковали его цепями. Стоп. А может быть я в той церкви? Там было так же темно и тихо. Может и не было ничего. Ни самолета, ни Аверина с казаками, ни Харлампия. Может причудилось все? Сейчас открою глаза и вновь увижу родителей, деда. Зою увижу. Стоп. Зою?! Значит это все был не сон? Зоя! Где ты, Зоя!»
— И кто здесь у нас такой? — сквозь темноту и эту звенящую тишину, ко мне прорвался вкрадчивый голос. Я не сразу понял, что ко мне обращаются. Прислушался к интонации. Живой? Показалось, что услышал демонический тихий смешок. Что ж, ангелы бывают не только добрые. Я приготовился к самому худшему, и попытался открыть глаза.
Как не старался, веки не разлеплялись. Тяжёлые, неподвластные, в этот момент они казались мне, что существуют отдельно от меня.
— Зоя, говоришь?! И кто у нас Зоя? Не припомню, что-то! — голос становился отчетливее, интонация более знакомой. Образ его обладателя, как мозаика складывался в голове.
Обдало мокрым. По всей видимости окатили водой. От неожиданности я вздрогнул. Закашлялся. Сплюнул. Дыхание перехватило. Хоть вода показалась и тёплой, стало не приятно. Резанул острый запах застоявшейся, тухлой жидкости и почему — то железа. Сразу осенило: кровь. Так только она может пахнуть. За последнее время привык к запаху и мог уловить из тысячи других. Кровь, лошадиный пот и полынь — вот мой запах Гражданской войны.
Понял, что пахнет моей кровью. Тело ныло от боли. Попытался открыть глаза. Будто клеем слепленные. Лишь маленькие щелочки, как у тех китайцев. Лицо сильно саднило. Провел ладонью. Почувствовал, как вздувается кожа от знатного синяка. Зубы ломило. Ощупал скулу. Тихий стон слетел с губ. Попробовал сжать их, на зубах заскрежетало, будто мелкие камни. Превозмогая боль сплюнул на ладонь. Три сломанных зуба в кровянистой слюне. Стряхнул их вниз.
— Очнулся, — радостно сказал вкрадчивый знакомый голос. Кто же это? Кто?! В голове мешанина из образов. Мозаика из калейдоскопа. Закружили мысли хороводом до боли в висках, оставляя наедине с неразрешенной загадкой. С трудом разлепил веки, и увидел перед собой довольное лицо товарища Мая. «Обошлось», — пронеслось в голове, — «Всё сон?! Лишь страшный сон? Хорошо-то как! Но боль и кровь! Нет, все наяву!»
— Решай контру, товарищ комиссар! Нечего с ним возиться! Вон сколько наших положил. Или дай я обнулю, терпеть не могу золотопогонников! Ишь, как бешено глазами вращает! Того и гляди набросится. Видать из идейных!
— Нет уж, — зло усмехнулся Май, говоря кому — то за спину, не оборачиваясь и отмахиваясь, как от назойливой мухи. — Судить будем! Мы же не бандиты какие-то, чтобы просто расстреливать! Трибунал будет! Речь зачитаю!
— По мне так — сразу к стенке, — проворчал голос за спиной у комиссара. — За содеянное. За погоны! За то, что офицер! За взгляд этот бешеный!
— Плохой пример подаёте, товарищ командир Лаза для своих бойцов, — строгим голосом сказал Май. — Нам ещё светлое будущее строить. Никакого понимания! В партию вам надо вступать! В партию! А то командир и беспартийный! Непорядок!!!
Сухое лицо, потемневшее от грязи и пыли до черноты. Знакомые его черты, заостренные до нельзя, делали Мая похожим на хищника. В глазах, у этого товарища, появился незнакомый огонёк, которого до этого не замечал. Словно у бывшего чекиста интерес к жизни проснулся. Хотя, почему бывшего? «Комиссар!» Даже тут умудрился оказаться ко времени и чувствовалось, что ему очень нравится образ жизни в натянутой на плече кожаной куртке.
Не понял, как подняли на ноги. Чувствовал только зловонное, смешанное с перегаром, дыхание Мая. Слова его, которые он выплевал, подобно пулям из пулемёта, резали слух.
— Как же тебя, Мишка, во враги занесло? — шептал Май. А я слышал только: тата — та, тата — та. Девять патронов — короткая очередь — и все в цель. В меня, значит. — Мишка, дружок, мой родной! Как же я рад тебя видеть!
— А я… не рад! — Простонал я. Думал слова легче дадутся.
Комиссар Май радостно засмеялся. Загоготал, сатанински скалясь в лицо, потрепал по плечу.
— Ну, Мишка! Ну, даешь! Как же я рад, друг мой! Товарищ! — Май затряс меня за плечо, да так, что я чуть не упал. — Товарищ!!!
Не ожидавший такого услышать, я растерялся и сбился с шага — ноги заплетались. Едва не упал, если бы товарищ Май заботливо не поддержал. Я растерянно смотрел в его лицо, пытаясь уловить, что от меня хотят, но видел только хищную улыбку.
И радость.
Особенную радость. Такую, как радуется палач, когда ему приводят очередную жертву.
Бывший чекист был счастлив. Но не только от того, что видел меня, от повседневности, от войны и крови. Чувствовалось, что он, тут, как рыба в воде.
— Ну, что ты глазами хлопаешь?! Как малахольный какой-то! Ну, честное слово! Я без
