девушек до этого. В традициях джадидского театра, возникших еще до революции, пьеса заканчивается кровавой расправой: тайное заседание индийского революционного комитета, в котором участвуют Зулейха и Нуруддин, раскрыто полицией (приведенной Рахматуллой). Однако в этом произведении прочно утверждается связь между любовью, патриотизмом и революцией. Истинная любовь неотделима от патриотизма, а отказ поддержать патриотическую революцию приравнивается к измене. В пьесе «Индийские революционеры» («Ҳинд ихтилолчилари»), также посвященной борьбе индийских патриотов за независимость, Фитрат вернулся к этим темам, но с более откровенным политическим подходом. Рахим Вахш – образованный молодой человек, влюбленный в Дильнаваз; оба они пылают любовью к родине. После ареста Дильнаваз герою приходится преодолеть свою прежнюю неуверенность и присоединиться к подпольной группе «революционеров» в горном убежище на афганской границе. Оба сюжета роднит трагический финал, однако любовь к родине опять приравнивается к любви к женщине и защите ее чести. Антиимпериализм, патриотизм и революционная деятельность неразрывно связаны между собой.
В обеих пьесах Фитрат сосредоточивается на колониальном угнетении. Он уже далеко отошел от своего увлечения Европой и ее цивилизацией, выразившегося в «Споре бухарского мудар-риса с одним европейцем в Индии по поводу новометодных школ» (1913). Что же изменилось? Сам Фитрат дает ответ на этот вопрос в «Истинной любви»; несомненно, этот отрывок в какой-то мере автобиографичен, однако здесь вложен в уста Карима Вахша:
Изучение европейских наук обязательно необходимо. Учиться в Европе нам нужно не для того, чтобы хвалить европейцев, какие они честные и справедливые, а чтобы защититься от них, обзавестись зубами и когтями… Лучше использовать знания, полученные в Европе, для возвышения и благосостояния общества [Фитрат 2000–2010, 3: 10].
Основной посыл «Спора…» об абсолютной необходимости самоукрепления, о желательности и неизбежности прогресса остался неизменным и в «Восточной политике». Кардинальная трансформация мироустройства и появившееся ощущение отчаяния изменили диагноз. Теперь Фитрат предлагает стратегический союз мусульманского мира с Советской Россией. «Советское правительство России в борьбе с европейскими завоевателями смотрит в глаза смерти, не боясь лишиться головы. Девиз советского правительства – “Победа или смерть”. Именно такое благородство, такая доблесть необходимы для объединения Востока»[191]. Фитрат отмечает, что «руководитель советского правительства России товарищ Ленин – великий человек. Он начал стремиться к пробуждению и объединению Востока»[192]. А также указывает, что, поскольку европейский и американский пролетариат не сумел встать на защиту Советов, России ничего не оставалось, как заключить союз с Востоком[193]. В октябре 1917 года Фитрат отнюдь не испытывал энтузиазма по поводу большевиков, но к 1919-му его отношение заметно изменилось.
Мечты о колониальной революции были вдохновлены реальными событиями. Отказ Амануллы-хана признавать британское господство был воспринят многими как антиколониальный жест. Аманулла обратился за поддержкой к Советам и направил в Москву делегацию, которая в мае 1919 года проехала через Ташкент, где было учреждено консульство Афганистана. Советы в надежде дестабилизировать британское правление в Индии взяли на себя задачу создания в Афганистане современной армии. Для этого они пошли на сотрудничество с изгнанным лидером юнионистов Джемаль-пашой, считая, что он «пользуется большим влиянием» среди «мусульманских племен, составляющих большинство в долине Инда и в районе Пенджаба»[194]. В то же время в Туркестан через Афганистан начали проникать многие индийские политические деятели, надеявшиеся бороться с британским владычеством в Индии с помощью режима, воплощавшего собой революцию. Индийские революционеры, о которых писал Фитрат, действительно существовали[195]. В 1919–1920 годах Ташкент фактически являлся перекрестком мировой революции, где османские подданные разных мастей (изгнанные юнионисты, представители зарождающегося националистического сопротивления в Анатолии, коммунисты вроде Мустафы Субхи, а также обычные военнопленные), иранские эмигранты и афганские дипломаты водили дружбу с индийскими революционерами. Коммунизм стал синонимом антиколониального национального восстания. В 1919 году османский офицер Казым-бей, отправленный во время Первой мировой в Афганистан в составе германо-турецкой делегации, которая имела целью вовлечь эту страну в войну с Британией, появился в Туркестане, призывая местное население объединиться с советским правительством для борьбы с англичанами, «извечными врагами свободы и независимости человечества, а особенно мусульман»[196]. В январе 1920 года на собрании, организованном Ташкентским старогородским исполкомом, его призыв поддержал представитель анатолийского национального движения Хусейн Хильми-бей[197]. Поэтому неудивительно, что задача освобождения Востока и мусульманского мира от империализма приобрела тюркисткие черты. Другой анатолийский делегат, Шакирбей-заде Рахим, утверждал: «Туркестан – это путь к освобождению Востока, а красные советы – путь к нашим естественным правам и правам человека. С этого времени Туркестан и Туран будут жить только под красным знаменем»[198].
Проводя свою политику на Востоке, большевики старались воспользоваться этими настроениями, но без особого успеха. Эти настроения так и не воплотились в последовательный набор инициатив, и большевики не могли удержать над ними контроль. На разных уровнях партийного государства существовало множество различных ведомств, зачастую конкурировавших друг с другом. Нередко они создавались с бессрочными целями («подготовка трудящихся Востока к революции»), носившими экспериментальный характер. У «восточных» деятелей, привлеченных к работе в этих ведомствах, имелось собственное понимание революции и задач своего учреждения. Как мы увидим далее, эта проблема касалась всех советских и партийных структур Средней Азии, но особенно остро она стояла в формально независимых ведомствах, созданных для обслуживания восточной политики. Ташкентское отделение Союза освобождения Востока задействовало многих мусульман, которые проявляли активность в 1917 году, но после захвата власти Советами маргинализировались. На Первом съезде народов Востока в Баку Энвер-паша показал себя революционером, и в целом съезд сделался форумом для критики поведения большевиков на мусульманских окраинах бывшей Российской империи. Несмотря на то что Советы приветствовали новый, решительно настроенный Афганистан как своего антиколониального союзника (в Кабул по обмену с афганской делегацией в сентябре 1919 года прибыла советская миссия во главе с Я. 3. Сурицем), выяснилось, что у афганского правительства имелись собственные амбициозные планы по расширению своего влияния в Средней Азии[199]. Афганское консульство стало центром мусульманской общественной жизни в Ташкенте, где посетители, придерживающиеся самых разных взглядов, могли обсуждать «восточную политику» в соответствии со своими убеждениями[200].
Тем не менее ощущение глобальной борьбы против британского империализма доминировало в риторике туркестанских коммунистов-мусульман и придавало их миссии всемирно-исторический масштаб. Резолюция, принятая I Конференцией мусульман-коммунистов Туркестана в мае 1919 года, передает ощущение этой смеси самооправдания и самомнения:
Революционному пролетариату Востока: Турции, Индии, Персии, Афганистана, Хивы, Бухары, Китая – всем, всем, всем.
Мы, мусульмане-коммунисты Туркестана, собравшиеся на первую краевую конференцию в Ташкенте, шлем вам наш братский привет, мы свободные – вам угнетенным. Мы ждем с нетерпением, когда вы последуете нашему
