разочарованием для своего отца. Именно поэтому Валентин Голденштерн мертв, я ни дня не сожалел о том, что убил его.
— В таком возрасте рано так далеко заглядывать в будущее. Твоя мама объяснила тебе, почему именно цирк?
— Да, — Тея кивает и ее взгляд становится менее осмысленным. — Она говорит, что, мне нужно много тренироваться и делать все, что говорит тренер. Я должна быть самой-самой лучшей. И тогда научусь летать, и однажды смогу увидеть папу. Он обязательно меня узнает и будет гордиться моими успехами.
— Твой отец умер, Алатея, — горло схватывает внезапный спазм и голос звучит гораздо ниже обычного. Что-то не так, сигнализирует мозг. Мне стоит подробнее покопаться в детстве Алатеи Граф.
— Я знаю, — с бесконечной грустью отзывается Тея. — Но я совсем его не помню. Мама рассказывала, что он очень меня любил и наблюдает за мной с небес.
— Почему ты ничего не помнишь из раннего детства? — перехожу к более конкретным вопросам, которые, как я подозреваю, имеют важное значение в сложных взаимоотношениях Теи с собственной памятью.
— Наверное, из-за его смерти, — предполагает она. — Моя психика не справилась с потерей.
— Это ты так решила? Или со слов матери? — уточняю я, догадываясь что блок в ее подсознании действительно есть. И он там появился не без посторонней помощи.
— Не помню, не уверена… Не спрашивай… Я не хочу… — Алатея начинает нервничать, по ее телу проходит мелкая дрожь, контролирующие датчики выдают тревожные сигналы.
Переглянувшись с Артемьевым, я нехотя меняю тему:
— Случались еще моменты, которые ты не помнишь?
— Да, несколько раз я забывала события одного или двух дней, но потом память возвращалась. У меня ретроградная амнезия, Леон.
— Откуда ты знаешь диагноз, Тея? — настаиваю я, примерно догадываясь, как было на самом деле.
— Мама… она водила меня к своему врачу.
— Имя вспомнишь?
— Да, конечно, — кивает она, взглянув мне в лицо прояснившимся взглядом. — Морозов Игорь Сергеевич. Он и сейчас занимается ее лечением. Что-то не так? — в ее голос просачивается тревога.
— Расскажи мне про аварию, Тея.
— Еще раз? — недовольно хмурится она.
— Да, — односложно отвечаю я.
— Мы ехали с гастролей… Дорога пролегала через горы…, — запинаясь, Тея снова погружается в воспоминания. — Два фургона и три легковых автомобиля…. — Снова перерыв. Дыхание частит. Веки подрагивают. Каждое слово дается ей через силу. — Элен сказала, что ее укачивает на переднем сиденье и попросила меня поменяться с ней местами. Машина притормозила, и я пересела вперед. А потом… — короткая пауза, сдавленный стон. Артемьев вновь жестами требует переключиться на менее травмирующий эпизод, но я намеренно тяну. — Резкий занос. Я услышала грохот и скрежет металла. Автомобиль протаранил ограждение и завис над пропастью…. Элен… Боже, Элен, — Тея сдавленно всхлипывает, по щекам стекают целые реки слез.
— Заканчивай, Леон, — уже вслух настойчиво говорит док.
— Нет. Тея, продолжай, — блокирую его вмешательство, не сводя пристального взгляда с заплаканного лица.
— Она не успела пристегнуться… Ее больше нет. Это я…я должна была умереть, — надрывно рыдает Алатея.
— Это не твоя вина. Никто не мог предугадать, что машину занесет. Роковая трагическая случайность. Слышишь меня, Тея? — уверенным ровным тоном произношу я.
— Да, — слабым голосом соглашается Алатея и внезапно затихает. Расфокусированный взгляд устремлён сквозь меня. Она не здесь.
— Что происходит с тобой? Ты ударилась?
— Нет, я закрыла лицо ладонями… и услышала ее голос.
— Чей? — поддавшись вперед, я накрываю ладонью влажную от слез щеку и поворачиваю ее лицо к себе, но она не видит меня. — Чей голос, Тея?
— Не бойся, моя маленькая. Обещаю, мы скоро уедем, — на распев шепчет Алатея, а меня пробирает дрожь от жутко знакомой интонации ее голоса. — Мы отправимся путешествовать по всему миру. Вдвоём ты и я, а потом он обязательно найдет нас и защитит. Он будет любить нас обеих, Лея.
— Лея? — похолодев, спрашиваю я. — Мама называла тебя Лея?
— Нет, никогда, — высвободив пальцы, Алатея дотрагивается до местечка у себя за ухом, а потом резко застывает и устремляет на меня полный негодования взгляд. — Ты всё наврал про аварию, Леон. Я никуда не сбегала и не пыталась тебя убить.
— Пыталась, — я несильно сжимаю ее скулы. — Ты отравила меня, Тея. Это неоспоримый факт. Поэтому сосредоточься и вспоминай, что было после той аварии.
— Ничего, я очнулась здесь. В этом гребаном бункере, — яростно шипит Алатея. — Голая, связанная, с пустотой в голове. Потом появился ты, твой голос… Ты говорил мне абсурдные дикие вещи, называл чужим именем, обвинил в чудовищных преступлениях. Но я ничего этого не делала… Я просто хочу уйти… вернуться домой, к своей жизни, обнять свою маму…
— Успокойся, — прерываю поток бесполезных воспоминаний и вопросительно смотрю на Артемьева. Тот выглядит растерянным и… смущенным. Впервые наблюдаю подобное выражение на его лице.
— Она не помнит, Леон, — категорично заявляет он, отводя взгляд в сторону.
— Блядь, и что мне с этим делать? — взрываюсь я, вскакивая на ноги.
— Разбираться, — сдержанно резюмирует Ярослав, убирая катетер из вены Теи и накладывая на место прокола стерильный бинт. Затем отключает датчики.
Отлично, вместо ответов мы получили долбаный ворох новых вопросов, и самое дерьмовое, что на данном этапе они практически не разрешимы.
— Ты обещал мне звонок матери, Леон, — встав с кровати, Алатея подходит ко мне вплотную. В голубых глазах сверкает злость, губы упрямо поджаты.
— Позже, Тея, — раздраженно отмахиваюсь я, указывая ей на выход. — Иди, тебя проводят в твою комнату.
— И не подумаю! — она вызывающе вскидывает подбородок. — Из нас двоих лгал только ты. Я сделала все, что от меня требовалось. Теперь твоя очередь, Леон!
— Скажи ей, — глухо произносит Артемьев. Я смотрю на него, как на психически больного. Он совсем размяк? Алатея и его гениальные мозги превратила в вату? — Она быстрее вспомнит, если узнает правду, — поясняет док. — Послушай, чем больше ты ее путаешь, тем дольше будет длиться процесс восстановления. Мы убедились, что девушка не лжет, теперь необходимо помочь ей вспомнить. Она нуждается в стимуле, Леон. Дай его ей. Ты знаешь, как это сделать, — вывалив на меня свою пламенную речь, Ярослав молча удаляется из бокса, оставляя нас с Теей один на один.
Наэлектризованная тишина давит, бьет разрядами, стены словно сдвигаются с каждой пролетающей секундой. От волнения и нервного перенапряжения Алатея едва держится на ногах. В ее приклеенном к моему лицу взгляде столько тревоги и страха, что у меня немеет язык. Кивком головы я приказываю ей сесть на кровать, и к моему удивлению, она безропотно исполняет. Обхватив хрупкие плечи, Тея с отчаянной тревогой ждет обещанных Артемьевым объяснений, и в то же время боится их услышать.
— Ты не можешь позвонить своей матери, — нарушая молчание, говорю я и
