– Не бойся, – говорит он. – Как–нибудь воспитаем и вырастим этого ребенка. Проблемы будем решать по мере их поступления. Мы ведь не чужие люди.
– Друзья?
– Да.
– Друзья — звучит намного лучше, чем женившиеся по залету придурки. Настоящая дружба — это, наверное, редкость. После поездки за город я абсолютно уверена, что в обиду ты меня не дашь.
– Никогда и никому. – Он обнимает крепче.
Волоски на коже понимаются от быстроты ответа и уверенности в голосе.
– И этого ребенка тоже.
– Конечно. Уже начинаю продумывать, чему научу его. И как круто будет. Новая жизнь намного лучше какой–нибудь болезни или смерти. Но после твоей ночной эсэмэски и сегодняшних слов о том, что не хочешь отдавать этого ребенка, я, кажется, начинаю понимать, как непросто тебе было. – Он добавляет резче: – Нужно было сказать мне раньше, Юля.
– Сначала я не хотела, чтобы ты вообще что–то знал. Думала решить всё самой. Попросила Любу спросить у ее тети Зои таблетки. Есть такие, которые на маленьком сроке принимаешь и просто обильные месячные. Я думала, будет легко. Выпил и всё. Люба привезла. Я... в руках их вертела, крутила. Мы обсуждали доводы за и против того, чтобы оставить. Вторых было больше, и тут я поняла, что не могу. Не могу и всё. Начала бояться, что ты будешь настаивать на аборте. Я бы тебя тогда возненавидела.
– Наверное, если бы ты сделала аборт, я бы тебя тоже, – чеканит слова он.
Я быстро оборачиваюсь. Мы слишком близко, чтобы смотреть друг на друга. Картинка расплывается, и я прикрываю глаза. Вдыхаю запах его кожи, смешанной с туалетной водой. Касаюсь носом щеки. В следующую секунду его губы прижимаются к уголку моих.
Сердце заходится.
Они обветренные у него от дыхания ртом и ссадин. Матвей делает движение, и я отвечаю, поцеловав тоже.
Мои глаза вновь наполняются слезами от избытка эмоций. Мне так часто было страшно и одиноко, я мечтала прижаться к нему, уткнуться и расслабиться.
Наши поцелуи сухие.
Мы целомудренно чмокаем друг друга в щеки, губы. Куда попадаем. С закрытыми глазами, с каким–то нечеловеческим трепетом.
Он обнимает меня, отчего сердце сладко рвется снова и снова. Я люблю его. Я так сильно его люблю, что не представляю, как вообще могла думать о разрыве. О том, что наши чувства не вечны. Мечтала о другом. Матвей так сильно нужен мне.
Он чуть отстраняется, я же не могу справиться с охватившими эмоциями и выпаливаю первое, что приходит на ум:
– Матвей, ты мой самый лучший друг.
Он кивает. Слегка улыбается.
– Мы справимся.
И я понимаю, что мы действительно справимся. Как бы там ни было. Как лучшие друзья.
Но я хочу большего.
– Повторить чай? – спрашивает подошедший официант.
Наверное, чая и тортика недостаточно для того, чтобы столько времени сидеть в этом кафе.
– Да, пожалуйста, – говорит Матвей, слегка растеряно. Мы давным давно не говорили откровенно и оба были неготовы к внезапному вторжению.
– Может быть еще что–нибудь? Какой–нибудь салат? – Настырная вежливость бесит чрезмерно!
– Юля, хочешь есть? – спрашивает Матвей. – Ты голодная?
– Нет, я еще этот торт не доела. А ты?
– Я ничего.
– Вы уже час сидите с чаем.
– Какой–нибудь салат с курицей, – поспешно соглашается Матвей.
– «Цезарь» подойдет?
– Да.
Официант, наконец, удаляется, я возвращаюсь на свое место, беру ложечку и начинаю есть. Губы горят от скупых дружеских поцелуев. Кожа горит везде. Я заедаю сладким кремом горечь накопившегося сексуального неудовлетворения.
Не знаю, что чувствует Матвей, а из меня будто душу наружу вытащили.
– Вкусно так. Хочешь попробовать? – вдруг спохватываюсь перед тем, как поднести очередную ложку ко рту. Она зависает в воздухе.
– Нет, спасибо, – быстро говорит Матвей. – Лопай.
– Да ладно тебе, не брезгуй, – отшучиваюсь. – Мы ребенка сделали вместе, капля моей слюны тебя не испортит, – широко и ослепительно улыбаюсь.
Он усмехается.
– Это новость всё еще шоковая.
Тянется и открывает рот. Облизывает мою ложку, не сводя с меня глаз. Боже.
Следом я делаю то же самое. Облизываю за ним.
Пялимся друг на друга. В следующую секунду мы либо начнем целоваться, либо он отвернется.
Он отворачивается и говорит:
– Тяжелое похмелье. Не обращай внимания, немного подвисаю.
Я говорю в ответ:
– Если я перееду к тебе, то в какой комнате буду жить?
– В большой, – отвечает быстро, словно уже думал об этом раньше. – В смысле, в бывшей родительской. Там ни разу не делали ремонт, нужно будет всё изменить. Мебель выбросить, купить новую. Что там нужно для детской.
Насколько я знаю, в этой комнате никто никогда не жил. Хотела Лида, бывшая девушка Павла. Но Матвей не разрешил. Ему было двенадцать, и они ругались в пух и прах.
– Матвей, ты точно будешь не против? – спрашиваю осторожно.
– Совершенно нет. Это лучшая комната в квартире.
– Да, но... мне бы хватило и поменьше. Ребенок, по крайней мере первое время будет занимать мало места.
– Ерунда. Можем, кстати, на днях смотаться ко мне, подумать, как что сделать. У меня уже крутятся мысли.
Скрываю волнение, сделав несколько глотков чая.
– Похоже на план? – спрашивает он, легонько толкнув плечом. Разряжая обстановку.
– Вполне, – соглашаюсь я. Матвей хочет уступить мне комнату своих родителей, в которую прежде вход был запрещен.
– Вот и не реви больше. С тебя список для ребенка. И для себя самой. Я пока подумаю, где еще можно подработать. Когда подобьем расходы, скажем твоим и моим. Ориентировочно в выходные.
– Хорошо.
– Всё нормально?
– Немного разнервничалась. И... Матвей, не спеши. Мне подумать надо. Не представляю, как заявлю папе, что собираюсь от них переехать. К тебе. Может не в эти выходные, а хотя бы следующие. Или уже в январе.
– Мы с легкостью перебьем эту новость тем, что тебе рожать в июле.
Смеюсь в голос!
– Ладно, – примирительно добавляет Матвей. – Если мы будем иногда вот так же откровенно разговаривать, наверное, это обоим пойдет на пользу.
– Согласна.
Фух! Кажется, мы всё делаем как взрослые адекватные люди, которые столкнулись с проблемой. Но не успеваю я как следует порадоваться и погордиться успехами, как Матвей вдруг спрашивает значительно тише:
