Помощник капитана почти сразу же подал ужин, и мы уселись уминать вареный рис с курицей, запивая апельсиновой газировкой. Примерно через час море стало более чем неспокойным, и вскоре нас бросало из стороны в сторону под углом почти сорок пять градусов. Волны становились все выше и выше, всех одновременно ужасно затошнило, и мы бросились к борту лодки. Я спросил у капитана, сколько еще часов нам плыть, на что он, рассмеявшись, ответил: «Шестнадцать!»
Когда рассвело, я рискнул выйти на палубу и с удивлением обнаружил с одной стороны фрегат Королевского флота, а с другой – французский военный корабль, которые сопровождали нашу крошечную рыбацкую лодку. Однако, как сказал капитан, скоро они должны были нас покинуть, поскольку мы находились примерно в пятидесяти морских милях от гавани Мисураты, куда судам НАТО путь был заказан. И действительно, вскоре оба корабля ушли в сторону, и мы остались одни.
Мы плыли в сторону берега, и небо над головой было голубым, а вода под ногами – глубокой и темной. Капитан и его помощник внимательно следили за горизонтом и в какой-то момент начали тайком перешептываться друг с другом. Мне дали бинокль, чтобы я мог увидеть все сам. Я разглядел очертания города. Высоко в небо поднимался дым, как из города, так и из гавани, где был взорван нефтеперерабатывающий завод. Пожар не утихал еще несколько дней после нашего прибытия.
Чем ближе мы подходили, тем больше напрягались капитан и его первый помощник. Наша скорость снизилась с пятнадцати узлов до пяти, а затем и до двух, когда мы приблизились ко входу в гавань. Мы с Рэйчел стояли рядом с капитаном, глядя друг на друга изумленными глазами, и она спросила: «Думаешь, в этот раз мы зашли слишком далеко?» Я хотел что-то сказать, чтобы разрядить обстановку, но понял, что не в состоянии выдавить ни слова – у меня сердце в пятки ушло.
(Причину беспокойства капитана я узнал намного позже, когда Рэйчел позвонила мне уже дома: «Ты знал, что вход в гавань Мисураты был заминирован?» – спросила она. Как выяснилось, НАТО обезвредило мины примерно через две недели после нашего отъезда. Как наша маленькая лодка прошла невредимой, я никогда не узнаю.)
Когда мы подошли к причалу, расположенному с одной из боковых сторон гавани, там было необычайно тихо. Затем я увидел грузовик с пулеметом пятидесятого калибра в кузове, ехавший по дороге с противоположной стороны, подстраиваясь под нашу скорость, пока мы подплывали к причалу. Для маскировки его заляпали грязью, из-за которой не было видно никаких опознавательных знаков. Грузовик оказался у причала одновременно с лодкой. Никто из нас не знал, чего ожидать, и мы все затаили дыхание. Затем из одной машины вышел мужчина в куртке «Врачей без границ».
– Привет! – крикнул он. – Я Мохаммед, полевой координатор. Добро пожаловать в Мисурату!
Мы вздохнули с облечением, и люди Мохаммеда принялись переносить в грузовик наши вещи, в то время как нас на других машинах на полной скорости повезли в штаб «Врачей без границ», расположенный в жилом районе города. Это было довольно большое здание, частично защищенное от снарядов соседними домами. Там была кухня, гостиная и еще несколько комнат, их использовали как спальни. Мужчины, которых было среди нас большинство, спали на матрасах на полу в одной комнате с одним крошечным санузлом. Женщины же разместились в другой комнате, где, как я заметил, удобства были лучше.
Расположившись, мы гурьбой спустились в гостиную на инструктаж. Мохаммед сказал, что мы стали первой группой, отправленной «Врачами без границ» в Мисурату, – более того, первыми, кого они прислали в Ливию после начала войны. Первым делом нужно было разобраться, в чем будут заключаться наши обязанности. В городе работали две больницы – «Аль-Хикма» и «Аль-Аббад», обе в нескольких километрах от линии фронта. «Аль-Хикма» была частной больницей, которую захватили повстанцы, переоборудовав ее в травматологический центр, а «Аль-Аббад» – онкологической, тоже перепрофилированной. Мы должны были решить, где наша хирургическая бригада принесет наибольшую пользу.
Мохаммед начал было рассказывать нам о текущей обстановке в городе, но вскоре мы все сидели на корточках на полу: над крышей дома один за другим полетели танковые снаряды – какие-то явно высоко, другие – угрожающе близко к уровню крыши. Обстрел продолжался с полчаса и был красноречивее любых слов. В конце концов Мохаммед смог рассказать, что нам очень повезло добраться невредимыми, потому что порт постоянно обстреливали – за два дня до нас там было убито около двадцати и ранено еще больше людей, ожидавших лодки, которая должна была доставить их в безопасное место.
Мохаммед объяснил, что среди мятежников почти не было военных, мало кто имел какую-либо подготовку и у них почти не было подходящего оружия. Это были обычные работяги: плотники, механики и официанты, никогда прежде не бравшие в руки оружия. Бо́льшая часть вооружения досталась им от погибших солдат проправительственных войск. Они совершенно ничего не смыслили в военном деле и несли огромные потери, из-за чего мы туда и прибыли.
Несмотря на их неопытность, Мохаммед отметил, что конфликт был далеко не таким асимметричным, как можно было подумать. То, чего повстанцам недоставало в технике и военных знаниях, с лихвой компенсировалось их желанием свергнуть Каддафи, и они готовы были отдать за это свои жизни.
В Мисурате шли уличные бои, а поскольку город был полностью окружен, деваться мятежникам было некуда. Они могли отступать лишь к морю, а на спасение, подобное случившемуся в Дюнкерке, рассчитывать не приходилось. Войска Каддафи были решительно настроены уничтожить повстанцев и автоматически считали любого пытающегося продолжить нормальную жизнь или занять нейтралитет врагом правительства, а следовательно, террористом.
После довольно скромного ужина, состоящего из бобов, печенья и кофе, мы вернулись в свои комнаты. Первая ночь в зоне боевых действий у меня всегда наполнена тревогой вперемешку с волнующим возбуждением. Я слишком хорошо осознаю, что не только нахожусь в совершенно чужом для меня месте, но и становлюсь свидетелем исторических событий – переживания по поводу собственной безопасности отходят на второй план.
На следующий день мы отправились в больницу «Аль-Хикма». Мохаммед повел меня на встречу с ее директором, чтобы обсудить, как лучше всего использовать нашу бригаду. Встреча выдалась не самой непринужденной и началась весьма неприятно. Директор посмотрел на меня и спросил: «Англичанин?» – а когда я кивнул, поманил за собой. Мы прошли в помещение, которое оказалось больничным моргом, расположенным рядом с одной из переговорных. Когда он открыл дверь, передо мной предстало страшное зрелище: мертвые тела были навалены друг на друга. Я никогда не видел ничего более ужасающего. Не знаю, хотел он меня шокировать или же просто наглядно показать, насколько опасным было это место.
Затем мы осмотрели остальную больницу. Оказалось, что были еще две бригады волонтеров, и я забеспокоился, удастся ли нам сработаться. Порой приходится довольно непросто, когда на месте уже развернуты другие хирургические бригады с собственными взглядами и методами работы. А в «Аль-Хикме», как это часто бывает в зонах военных действий, многие из местных старших хирургов уже уехали, опасаясь за свои семьи и имея возможность сбежать. Как это потом было и в Сирии, здесь остался лишь младший персонал, которому не хватало опыта травматологической хирургии. До войны Ливия была относительно мирной страной, и они иногда сталкивались с тупыми травмами, полученными в автомобильных авариях и прочих несчастных случаях, но никогда прежде не видели ранений, с которыми были вынуждены иметь дело теперь.
