намного удобнее уходить от слежки. До остановки маршрутки Юрий обычно шел, не прячась, а в городе без труда отрывался от «топтунов», если таковые обнаруживались в поле зрения. Так продолжалось целую неделю, а потом следить за ним перестали – не то отчаялись, не то выяснили все, что хотели. Последнее представлялось более вероятным – от ФСБ не очень-то спрячешься, при их возможностях можно выследить каплю воды в океане, – но Юрия это не особенно беспокоило: он и не рассчитывал сохранить инкогнито, торча у всех на виду, как дуб посреди чистого поля. Инициатива находилась в руках противника, а им с уважаемым Магомедом осталась только пассивная оборона – пожалуй, единственно возможная тактика в сложившейся ситуации. Юрию случалось прибегать к ней на фехтовальной дорожке – медлить, отступать, защищаться, выманивая противника на себя, чтобы потом, когда он откроется в последнем отчаянном броске, коротким встречным уколом вырвать победное очко. Конечно, лучший способ защиты – нападение, но никакой возможности напасть Юрий пока не видел. Не станешь же пугать офицера ФСБ пистолетом и загонять ему иголки под ногти, допытываясь, с чего это ему взбрело в голову наблюдать за домом такого уважаемого человека, как Магомед Расулов!
Приблизившись к месту сборища, он обнаружил, что не ошибся: кричали и размахивали руками охранники уважаемого Магомеда, и, судя по накалу страстей, разговор длился уже давненько. Спорщики явно готовились перейти от словесных прений к оскорблению действием, и Юрий не сразу разглядел среди сгрудившихся в плотную массу кавказцев их оппонента.
Им оказался одетый в теплый зимний камуфляж седой мужчина с сухим, прорезанным глубокими мимическими морщинами лицом человека, которому смолоду чаще доводилось ночевать под открытым небом, чем в своей постели. На глаз ему было под пятьдесят; он был один, как перст, но подавляющее численное превосходство противника его, похоже, нисколько не устрашило: сжимая в правой руке увесистую резиновую дубинку, подавшись всем корпусом вперед и свирепо тараща светлые, будто выгоревшие на солнце глаза, он на чем свет стоит костерил дагестанцев. В выражениях ни одна из сторон не стеснялась. После особенно удачного пассажа, касавшегося некоторых способов, которыми отрезанные от цивилизации и лишенные женского внимания пастухи в горах удовлетворяют естественные мужские надобности, охранник по имени Джохар (тот самый, которого Юрий время от времени обзывал Дудаевым, чтобы, как говорится, не дать супу остыть в горшке) схватил излишне осведомленного оппонента за грудки. Оппонент, в котором Юрий узнал сторожа соседнего коттеджа, недолго думая, коротко и резко ударил Джохара по рукам своей дубинкой.
– Ва-а-ай, шакал! – вскричал Джохар голосом, полным боли и удивления.
Двинув плечом, Юрий уронил сумку со спортивным снаряжением в снег, которого за последнюю неделю вдоль заборов намело почти по колено, и, выставив перед собой левый локоть, решительно ввинтился в самую гущу сборища, мигом оказавшись между яростно сверкающим глазами Джохаром и его противником, который сверкал глазами так же яростно, но не столь выразительно в силу свойственной его наружности блеклой сдержанности черт.
– Вы чего это тут, братцы? – спросил он громко, всем своим видом являя воплощенное простодушие и миролюбие. – Погреться решили? Так в доме-то, поди, теплее!
– Уйди, слушай, э! – скаля из-под коротко подстриженных усов длинные желтоватые зубы, с нотками угрозы в голосе воззвал к нему Джохар, и его коллеги вразнобой загомонили, поддерживая его. Как всегда в такие моменты, они живо напомнили Юрию греческий хор, вышедший на сцену после обильного и продолжительного возлияния, или стаю галок, готовую передраться из-за обертки от мороженого. – Этот ишак меня ударил, убивать его буду, мамой клянусь! Не мешай, иди, куда шел! Ты гость уважаемого Магомеда; если бы не это, я поговорил бы с тобой иначе. Не заставляй меня забыть о законах гостеприимства, уйди, прошу!
– Я гость в его доме, – бросив разыгрывать добродушного простака, спокойно, но твердо согласился Юрий. – Но здесь не его дом; сейчас, если ты этого не заметил, вы всей бандой ломитесь в чужой…
– Кто бандит – я?! – доводя себя до белого каления, возмущенно и несколько невпопад возопил Джохар. – Ты что сказал, повтори!
– Я сказал, что нахожусь за пределами дома Магомеда, – напомнил Юрий, – и формально законы гостеприимства на меня сейчас не распространяются. Тебе, я вижу, не терпится показать, какой ты орел. Ну, давай, потанцуем, у меня тоже давно руки чешутся навешать кому-нибудь из вас кренделей.
Гомон поутих, и в наступившей относительной тишине кто-то негромко, с оттенком радостного удивления произнес:
– Сам предлагает, слушай! Такой хороший случай, э!..
– Если аллах хочет кого-то покарать, он лишает его рассудка, – откликнулся другой. – Давай, Джохар, покажи ему!
Кавказцы с готовностью расступились, освобождая место. Юрий сдержал усмешку: в некоторых своих проявлениях эти люди напоминали ему детей – больших, сильных, умеющих здраво рассуждать и быть очень опасными воспитанников детского сада, готовых бросить все и обо всем на свете забыть ради новой забавы.
Джохар медлил, ибо то, что для других было занятным зрелищем, ему, лично, ничего веселого и приятного не сулило. Боевой пыл не настолько затмил его рассудок, чтобы заставить забыть о той ночи, когда пьяный русский гость уважаемого Магомеда вернулся из Москвы, и его долго не могли угомонить всей компанией. Приняв что-то вроде боевой стойки, кавказец шарил глазами по фигуре спокойно и расслабленно стоящего перед ним Якушева, словно отыскивая уязвимое место. Он был довольно крупный мужчина, жилистый и крепкий, но заметно уступал Юрию в росте и ширине плеч.
– Ты не нанес мне никакой обиды, Джохар, – сказал ему Якушев, – поэтому, если передумаешь, можешь просто уйти. Я не стану свистеть тебе вслед и называть трусом, честное слово.
Заявление было провокационное, реакция на него последовала незамедлительно и была вполне предсказуемой: кавказец ринулся в атаку и нанес удар кулаком, целя противнику в подбородок. Выставленная ладонь Якушева остановила его на полпути; кулак врезался в нее с характерным шлепком, как в боксерскую лапу. Юрий обхватил его пальцами, сдавил и не отпускал, постепенно увеличивая давление и спокойно наблюдая за тем, как меняется лицо Джохара. Сначала на нем проступила досада из-за неожиданной помехи; потом, когда попытка выдернуть руку из капкана ни к чему не привела, досада сменилась удивлением. Потом усатое лицо дагестанца исказила ярость, зубы снова оскалились; он попытался ударить с левой, но руки у Юрия были длиннее, и удар не достиг цели. Все это происходило быстро, Якушев все сильнее сжимал ладонь, и яростный
