резолюцией министра. Читать, держа бумагу на весу, он не рискнул, поскольку не был уверен в своей способности скрыть предательскую дрожь в руках. Ситуация и без того была достаточно унизительной, и он не хотел доставлять шефу дополнительное удовольствие, демонстрируя свою слабость.
В правом верхнем углу титульного листа размашистым неудобочитаемым почерком господина министра было небрежно, наискосок начертано: «Антонову. Вам там что – заняться нечем?»
– По-моему, комментарии излишни, – сказал шеф. – Могу лишь переадресовать этот вопрос тебе. Ты чем занимаешься?
– Грузоперевозками, – с виноватым вздохом сообщил Асташов.
– Так и занимайся грузоперевозками! – внезапно гаркнул ДТШ так громко, что у Игоря Геннадьевича зазвенело в ушах. – И нечего совать нос в чужие дела! Ты кто такой, чтобы судить о том, что тебя вообще не касается?! Что ты во всем этом понимаешь? Или, может, ты у нас самый умный? Умнее меня, да?! Видно, именно так ты и думаешь, иначе с чего бы вдруг стал обращаться к министру через голову своего непосредственного начальника?
Оправданий он слушать не хотел, да их у Игоря Геннадьевича и не было. Через полторы минуты Дорогой Товарищ Шеф перешел на ненормативную лексику, и Асташову стало ясно, что на этот раз гроза миновала: тех, кого собирался уволить, Виктор Савельевич по матушке не костерил, а просто подписывал соответствующий приказ, крайне редко снисходя до личного общения с не угодившим ему чиновником. Мозги же он вправлял лишь тем, с кем намеревался работать дальше; впрочем, большие начальники – существа столь же непредсказуемые, как и боги Олимпа, и расслабляться, когда имеешь дело с ними, не приходится. Именно поэтому с той самой минуты, как за ним закрылась дверь кабинета начальника управления, Асташов вел себя как образцовый, эталонный, прямо-таки идеальный чиновник, каким он должен быть в представлении глупца, до сих пор уверенного, что чиновник есть слуга народа – честный, умный, добросовестный и неподкупный.
Это оказалось дьявольски тяжело, и в минуты слабости Игорь Геннадьевич корил себя за совершенную глупость – как представлялось в эти моменты, бесполезную, потому что насчет диверсии в аэропорту Томилин, конечно же, пошутил. Шутка была дурацкая, но что возьмешь с пьяного полковника ФСБ? Медики тоже шутят так, что у непривычного человека от их юмора мороз по коже, а чем сотрудники спецслужб хуже? Специфическая работа располагает к специфическим шуткам – что тут непонятного, что удивительного?
А если Сашка говорил всерьез, это еще хуже. Речь ведь шла не о взятке и даже не о мошенничестве в особо крупных размерах, не о построении финансовой пирамиды и не о краже бюджетных денег через подставную фирму-однодневку, а о самом настоящем террористическом акте!
Хотя, с другой стороны, если бы где-нибудь в безлюдном месте, в каком-нибудь багажном отделении или закрытом на ремонт сортире что-нибудь слегка взорвалось, это маленькое происшествие действительно можно было бы использовать с толком, причем не только в своих собственных интересах, но и в интересах дела. Ведь система безопасности на воздушном транспорте и впрямь дырявая, как решето, и рано или поздно кому-то придется, засучив рукава, наводить порядок в этом хлеву. И почему бы Игорю Асташову не возглавить этот бесспорно важный, жизненно необходимый процесс? Не вечно же ему ходить в главных специалистах, пора, ох, пора выбиваться в настоящие, большие начальники! Вот тогда-то откат, который он сегодня отверг, вернется к нему сторицей…
Попытка не пытка, спрос не беда. Сколько ни мечтай, сидя за столом, дело от этого с места не сдвинется, и ясность, которая так тебе нужна, не наступит, как бы долго ты ни витал в облаках. Несколько раз глубоко, на все легкие, вдохнув и с силой выдохнув, чтобы насытить клетки кислородом и вывести из крови излишек адреналина, Игорь Геннадьевич вооружился мобильным телефоном, отыскал в его памяти номер Томилина, мысленно перекрестился и нажал клавишу соединения.
Глава 8
Зима, как водится, пришла неожиданно, хотя об ее приближении на разные голоса трубили все радиостанции и телевизионные каналы. На этот раз она поступила по-джентльменски, с прямо-таки королевской пунктуальностью, заступив на долгое дежурство точно в назначенный календарный срок, а именно первого декабря. Где-то около полудня небо, и без того хмурое, окончательно насупилось, задул сильный порывистый ветер, и в воздухе запорхали белые мухи, которых становилось все больше прямо на глазах. Через четверть часа легкий снегопад превратился в настоящую пургу, и очень скоро все, на чем снег мог лежать, не соскальзывая вниз под воздействием силы тяжести, изменило цвет, сделавшись незапятнанно-белым. Если отвлечься от проблем жилищно-коммунального хозяйства и того, что начинает твориться с наступлением зимы на российских дорогах, это было даже к лучшему, поскольку унылая грязно-серая гамма поздней осени уже успела всем порядком осточертеть.
С тех пор прошло уже десять дней, а снег, вопреки обыкновению, даже не собирался таять. Возвращаясь из города после тренировки, которую проводил в посещаемом изнывающими от избытка энергии и недостатка адреналина менеджерами спортивном клубе, Юрий с удивлением и растущим интересом заметил, что облюбованный Магомедом Расуловым тихий пригородный поселок перестал быть таким уж тихим и безлюдным. Впереди, как раз там, куда направлялся Якушев, темной кучкой толпился народ. Людей было немного, от силы человек пять, но все они энергично размахивали руками и орали так, что их было слышно за километр. Приглядевшись, Юрий установил, что это миниатюрное вече собралось у ворот коттеджа, расположенного через дорогу от дома уважаемого Магомеда.
У него немного отлегло от сердца: поначалу он, грешным делом, решил, что события сдвинулись с мертвой точки в его отсутствие, и что наблюдаемое оживление предвещает скорое начало штурма. Но, если здесь кого-то и собирались штурмовать, то не Расулова, а его соседа, о котором Юрий не знал ничего, кроме того, что зимой он предпочитает жить в Москве, наезжая в свой загородный дом лишь изредка – например, под Новый год, до которого осталось уже всего ничего – какие-то жалкие три недели с небольшим хвостиком.
Уловив в доносившемся с той стороны невнятном гомоне до боли знакомый гортанный возглас: «Что хочешь, э?!» – Юрий ускорил шаг.
Теперь, выбираясь в город, он принципиально пользовался общественным транспортом. Это было медленно, тряско и неудобно во всех отношениях, зато позволяло убить время, избыток которого, с учетом компании и прочих привходящих, доводил его до тихого исступления. Кроме того, на своих двоих было
