столь же неприличное, сколь и невероятное. Потом лицо толстяка снова приобрело осмысленное, хотя и откровенно хмурое выражение.
– Понимаю, – медленно произнес он. – Однако круто же вы берете! Хорошо, а если…
– Нет, – твердо перебил его Асташов, продолжая мысленно скрежетать зубами при виде уплывающих прямо из рук немалых денег. – Никаких «но» и «если». Нет – значит нет. Я ничем не могу вам помочь.
– Или не хотите, – не то спросил, не то констатировал толстяк.
– Или не хочу, – не стал спорить Игорь Геннадьевич.
– Не поможете вы – помогут другие, – предупредил посетитель.
– В час добрый, желаю удачи. Хочу лишь напомнить, что ваши действия подпадают под действие статьи Уголовного кодекса Российской Федерации – какой именно, вы, полагаю, знаете лучше меня.
– Обалдеть можно, – сказал толстяк и, не попрощавшись, потным колобком выкатился из кабинета.
Действительно, обалдеть можно, подумал Асташов, бесцельно шаря взглядом по кабинету. Бедняга такого, наверное, в жизни своей не видывал, теперь так и будет ходить и рассказывать каждому встречному и поперечному про идиота, который отказался взять откат. Сука Томилин, его бы в мою шкуру! Пускай бы понюхал, чем его шутки пахнут!
Он не сомневался, что толстяк выполнит данное минуту назад обещание – обратится к кому-то другому и, если сойдутся в цене, выиграет тендер задолго до дня его проведения. При этом он, скорее всего, не преминет вскользь обмолвиться о странном поведении господина Асташова, который почему-то отказался за приличное вознаграждение сделать то, что наверняка не составило бы ему никакого труда. Эта новость разлетится по управлению буквально в два счета. Те из коллег, кто поглупее и плохо знает Игоря Асташова, сочтут его правоверным идиотом, а те, у кого достаточно ума и опыта, заподозрят, что он знает что-то, пока не известное им, и, быть может, на какое-то время, пока не убедятся, что не находятся под колпаком у департамента финансовых расследований, станут осторожнее.
Откровенно говоря, поступок Игоря Геннадьевича казался до дикости нелепым даже ему самому. Дело было верное, и деньги тоже были верные, причем немалые: Асташов точно знал, что сумел бы играючи раскрутить толстяка не на жалкие четыре, а на все пять нулей. Но что сделано, то сделано; с определенной точки зрения – прямо скажем, не самой разумной, – посев тоже выглядит как расточительное закапывание в землю годного к употреблению в пищу зерна. Но тот, кто склонен хватать и заглатывать все, до чего может дотянуться, вряд ли доживет до следующего урожая. Зато усердный и терпеливый сеятель, когда наступит срок, доверху наполнит свои амбары отборным зерном…
Поймав себя на этих высокопарных размышлениях, Игорь Геннадьевич вздохнул и невесело улыбнулся: да уж, сеятель… Знать бы еще, что именно сеешь, а главное, каковы будут всходы!
Только что сделанный шаг был всего лишь логическим продолжением предыдущего, который, к слову, возымел весьма неприятные, хотя и целиком прогнозируемые последствия.
Накануне Игоря Геннадьевича вызвал к себе Сам, или ДТШ – Дорогой Товарищ Шеф, сиречь начальник управления Виктор Савельевич Антонов и, не говоря худого слова, даже не дав себе труда ответить на вежливое приветствие подчиненного, со смачным шлепком швырнул перед ним на стол тощую стопку скрепленных в верхнем углу скобой скоросшивателя листков. Листки были чрезвычайно знакомые, не далее как неделю назад Игорь Геннадьевич лично скрепил их скоросшивателем, подписался в низу последнего, четвертого по счету и, перекрестясь, обычным порядком адресовал свою писанину самому министру.
Документ, ввергший уважаемого Виктора Савельевича в столь скверное расположение духа, представлял собой докладную записку на имя министра транспорта и содержал пространно изложенные соображения Игоря Геннадьевича Асташова по поводу состояния системы безопасности пассажирских авиаперевозок в той части, что касается наземных служб – проще говоря, аэропортов, – а также мер по укреплению вышеупомянутой безопасности. Тут было все, о чем они давеча спьяну говорили с полковником Томилиным, и еще многое другое: будучи человеком основательным, серьезным и недурно подкованным в своей области, Асташов подошел к делу со всей ответственностью и постарался осветить тему как можно полнее, по возможности, со всех сторон.
Это было что-то вроде пробного шара – не открытое критическое выступление на коллегии министерства, но тоже вполне серьезный, официально задокументированный шаг навстречу одному из возможных вариантов развития событий – тому, который целиком и полностью устраивал Игоря Геннадьевича, или тому, который его решительно не устраивал. Делать его прямо сейчас было, наверное, не очень умно и в высшей степени неосторожно, тем более что никакой договоренности они с Томилиным так и не достигли. Все до сих пор оставалось на уровне глупой пьяной шутки, безответственной болтовни, за которой обычно ничего не следует. Запустив приятелю ежа под череп, Томилин, казалось, вообще забыл об его существовании – замолчал, пропал, будто той встречи и вовсе не было.
А вот Игорь Геннадьевич забыть о ней не мог, как ни старался. После того разговора существующее положение вещей, до сих пор лишь изредка вызывавшее у него глухое недовольство, вдруг сделалось абсолютно неприемлемым, более того, нестерпимым. Ему расхотелось быть вечным полковником, незаметным сверчком, знающим свой шесток, безымянным винтиком в недрах гигантской машины российской бюрократии. Он всегда был решительным противником пустых мечтаний и редко признавался в том, что хочет большего, даже себе самому: сколько ни мечтай достать с неба Луну, сколько ни пыжься, как высоко ни подпрыгивай, толку все равно не будет никакого, только зря людей насмешишь. Но после разговора с Томилиным тайные мечты вдруг обрели ясные очертания конкретной, а главное, достижимой цели, и он решил рискнуть, пустив маленький пробный шарик.
Шарик на поверку оказался великоват и угодил аккурат Игорю Геннадьевичу по лбу. В последнем он, впрочем, не сомневался еще тогда, когда только начинал составлять исторический документ, лежавший сейчас у ДТШ на столе. Он не предполагал и не догадывался, а точно знал, что его начинание не будет обойдено пристальным и недоброжелательным вниманием начальства: инициатива наказуема, и для сотрудника бюрократического аппарата эта истина верна, как ни для кого другого.
– Министр ознакомился с твоим сочинением, – брезгливо кривя губы, сообщил ДТШ, – и наложил резолюцию. Можешь ознакомиться.
Неприятности неприятны всегда, даже когда ты заранее о них знаешь и приложил все силы к тому, чтобы к ним подготовиться. Игорь Геннадьевич протянул неожиданно сделавшуюся ватной и непослушной, будто чужой, руку и, подтянув листки поближе по поверхности стола, развернул так, чтобы иметь возможность ознакомиться с
