главных ролях…
Пламя внезапно гаснет. Темный экран, целую невыносимо долгую минуту. Потом в центре появляется яркая точка и начинает расти, сначала очень медленно, потом все быстрее, и скоро становится видно, что это слово
FIN
Заняв пол-экрана, оно замирает на миг, потом бесшумно взрывается.
Одушевленная Глина
Заметки к эссе об Адаме
Илья Менгден
Публикуемые здесь разбросанные заметки представляют собою приготовительный материал для философского сочинения Ильи Константиновича Менгдена (1904–1979), замечательного русского мыслителя, оригинального поэта и выдающегося изобретателя. На Западе Менгден почти неизвестен, но и на родине диапазон его славы до самого последнего времени был ограничен небольшим кругом знатоков-почитателей, где он сделался почти что фигурой поклонения. Немногочисленные сведения о его жизни мы почерпнули отчасти из «Биографического словаря русских писателей 20 века», но более всего из опубликованных мемуаров Д. И. Краегранецкого (племянника известного князя Дмитрия Святополк-Мирского, бывшего профессора Менгдена в Лондонском университете), написанных в эмиграции вскоре после смерти Менгдена. Они появились в печати только десять лет спустя («Анчар», ноябрь 1988 – январь 1989), и их особенный лирический и личный тон не всегда позволяет отличить факт от легенды. Последовавшая за публикацией переписка с автором помогла прояснить некоторые сомнительные пункты, исправить несколько ошибок, заполнить отдельные пробелы – хотя их осталось еще довольно много.
Менгден родился в высоко культурной профессорской петербургской семье. Отец его, барон фон Менгден, преподавал догматику в Духовной академии, мать, рожденная Аплещеева, умерла, когда ему было 6 лет. Семья (было еще двое детей: мальчик и девочка, будущая леди Элленборо) бежали от большевиков через Одессу и Константинополь и осели в Оксфорде. Семнадцати лет Менгден поступил в университет Лондона, где слушал курсы по химии и физике, но, по видимому, был под сильным интеллектуальным влиянием Святополк-Мирского, у которого слушал курсы по русской литературе и который ввел его в узкий круг русских эмигрантов, среди них Николая Арсеньева, Модеста Безобразова (который знал его отца в Петербурге), Михаила Цетлина, Ивана Нарушевича, Константина Набокова (русского chargé d’affairs) и Льва Шестова. Идеология этого последнего имела, по-видимому, особенно сильное действие на него, что можно видеть из многочисленных ссылок на любимые аргументы Шестова в публикуемых здесь отрывках.
Получив степень по химии с отличием, Менгден неожиданно возвращается в Советскую Россию (за несколько месяцев до Святополк-Мирского). Тогда-то он запатентовал аппарат, названный ольфактоген, который производил серию заданных запахов на выбор и был продемонстрирован с огромным успехом в Московском Политехническом музее и даже установлен и испытан в нескольких кинематографах как своего рода синестетическое сопровождение, похожее на скрябинские подсветы. Приблизительно в то же время (1929? 1930?) он затеял скоро провалившийся московский Английский клуб, анахроническое интеллектуальное общество, состоявшее из нескольких молодых людей, что, вероятно, и привело к его первому аресту в 1932 году. Он был сослан в Кустанай, но через год был снова арестован и на сей раз брошен в Соловецкий концентрационный лагерь, где, между прочим, познакомился с о. Павлом Флоренским, но вскоре был этапирован на Новую Землю в Баренцевом море как «специалист, полезный для производства». Он единственный из известных нам, кто пережил заключение в лагере «Костин Нос» и мог, хоть и глухо, и часто загадочно, рассказать миру об одном из самых страшных и наименее известных советских карательных трудовых колоний, бывших испытательными полигонами разрабатываемого оружия массового уничтожения, сначала химического, а затем ядерного. По возвращении в Москву в середине пятидесятых годов Менгден опубликовал книжку стихов, перемежающихся с отрывками воспоминаний, под названием «С ледяного карниза», написал по-английски роман «Letters from Thule» («Письма из Тулы»), до сих пор не опубликованный, и пустил в самиздат книжку странной, ни на что не похожей, в жанровом отношении неопределимой прозы, которую ему в конце концов удалось издать на Западе («Грех и изгнание», 1968), – художественное приложение к философскому труду об Адаме, над которым он, как кажется, работал с перерывами всю жизнь.
Без каких либо дополнительных свидетельств, коих мы лишены в настоящее время, невозможно сказать с уверенностью, указывают ли двадцать две заметки, публикуемые здесь, на окончательную форму, которую Менгден имел в виду придать своему «эссе», подражая таким образом Европейской традиции, лучше всего представленной «Мыслями» Паскаля (с которыми у него сходство в тоне и стиле), или же это просто тезисы для работы, которая была бы сплочённее по форме и менее разбросанной по содержанию. Одно ясно: перед нами отрывок весьма большого сочинения, начатого, скорее всего, еще перед первым арестом Менгдена, продолженного в ссылке в невозможных условиях его лагерных сроков. Рукопись считалась погибшей или безнадежно пропавшей в преисподней советской тайной полиции. В то время эти два вероятия казались неотличимы друг от друга. Но осенью 1991 года родственникам Менгдена удалось получить доступ к нескольким избранным папкам его Дела и скопировать некоторые материалы оттуда, а в 1993 году им вернули из архивов КГБ рукописи, оговорив, что в его досье нет больше ничего «представляющего художественную ценность». Можно только догадываться, что его Дело хранит совершенно секретные документы, касающиеся пребывания Менгдена на Новой Земле, в каковом случае сомнительно, чтобы все содержимое досье когда-либо сделалось доступным.
Теперь, когда много прежде неизвестных теоретических работ и иные из его художественных произведений наконец-то находят путь на Запад, этому оригинальному уму уделяют здесь все больше внимания, и многие начинающие ученые наперебой стремятся припрячь еще пустую тележку своей карьеры к новому и много обещающему имени. Говорят, что Бахтин, который знал его в Кустанае, отозвался о Менгдене как об «уме блестящем», хотя у них было мало общего, ибо сколько можно ви-деть из уже опубликованных вещей Менгдена, мало кто был так чужд ему в философии, как Кант и его марбургские последователи Кассерер, Коген, и Наторп – главные наставники Бахтина.
Публикуемый здесь текст находится среди бумаг семьи Краегранецкого. Название выбрано из нескольких имеющихся в рукописи, но подзаголовок дан нами. Мы благодарны д-ру М. Клейнбарту за помощь в транскрипции этого местами трудного текста. Все примечания, кроме одного, специально отмеченного, наши. Мы приносим особенную благодарность г-же Марии Сапп за помощь в переводе некоторых теологических терминов и общую подготовку материала в весьма сжатые сроки.
Роберт Альдвинкль,
заслуженный профессор в отставке.
Галифакс, Канада
Мы только страшный сон Адама,
Тяжелый, долгий, яркий сон,
Разверзнется кромешна яма —
И с криком пробудится он.
1.
Отпадение от Благодати: отчего человек осужден на смерть в ту минуту, когда облачается в рассуждающий разум, различая добро от
