И пострелять не придется даже. Прогулка!
Подкатил на своих санях Санька Маврин. Озорно подмигнул угольным глазом. Шерстяной красный шарф вился вокруг худенькой шеи.
— Не скучно, Ленька? Не заснул еще?
— Мы идем не драться, не разжигать страсти, — поднялся Цвиллинг, — это кулаки и золотопогонники обманом и страхом гонят казаков впереди себя, травят их большевиками. Дальше мы двинемся так: Александр Михайлович возьмет себе с полсотни человек и пойдет параллельно с нами, по зимней дороге, в обход Изобильной. Вперед сейчас же вышлем несколько конников — это будет разведывательная группа. Кто желает?
Отряд разделился. Движение продолжалось. Солнце вышло из-за горизонта. Подул ветер, стягивая из-за холмов сизые тучи. Цвиллинг подставил лицо ветру:
— Хорошо до чего, Ленька! Как это здорово — чувствовать на щеках солнечное тепло! Ты прав: сегодня, пожалуй, и ручьи потекут. А подснежники, поди, уже есть… Вот кончим поход, надо будет нарвать, привезти своему Лельке.
Ленька недовольно морщился. Цветочки! Воевать ехали, а тут…
— Вон, смотрите, — шедший впереди пожилой рабочий указал на передвигающиеся вдали черные точки. — Казаки!
— В цепь, к бою! — крикнул Цвиллинг. — Ленька, ложись!
Рассыпались красногвардейцы, винтовки наперевес. Ухнуло орудие.
— Эй, артиллеристы! — крикнул Цвиллинг, — прекратить огонь, это же коровы!
Действительно, на холме металось стадо. Хохот пронесся по цепи. Цвиллинг обернулся. Ленька стоял во весь рост, балансируя руками. В правой — наган. Снизу он казался высоким и широкоплечим, совсем взрослый боец.
— Красногвардеец Козлов, — сдвинул брови Цвиллинг, — почему не выполнил приказа? Почему не лег?
— Дак, коровы же, — Ленька растерялся, сел, он первый раз видел Цвиллинга таким строгим. — Коровы же…
— Да, коровы, — неожиданно согласился Цвиллинг, — а почему без пастухов? И почему так далеко от села?
Воздух пропитывала сырость. На штыках поблескивали мелкие капельки. Снег налипал на копыта коней. Перед холмом отряд приостановился.
— Проверить оружие, — пронеслось по цепи.
На холм взбирались тяжело. Глубокий сырой снег сковывал идущих. Стало жарко, и Ленька расстегнул ворот. Ноги слегка дрожали от усталости. Ленька все равно шел за санями, стараясь не отставать от рвущегося вверх возка. Пот едкими каплями слепил глаза. Ленька вынул платок, но не свой, а тот, старый — в крови, тот маленький кусочек полотна, который он носил с собой с того ноябрьского холодного дня… Вот желтеют пятна: где кровь его, где Евы уже не разобрать… Ленька поднял голову и пристально посмотрел на флаг. И впервые подумал, что ведь и флаг тоже цвета крови. И как же это можно спокойно идти за таким флагом: там кровь отца, кровь его товарищей, кровь замученных и расстрелянных!.. Гордость заполнила душу Леньки, пропала усталость, стало легче идти…
Он оглядел идущих. Шли люди, свои, верные, готовые драться и умереть, лишь бы на свете осталась свобода, лишь бы другие, незнакомые им люди, стали жить, как братья. И как же это здорово, что есть такие люди, не жалеющие себя ради счастья других…
Леньке вдруг захотелось взбежать впереди всех на холм и закричать во весь голос:
— Товарищи! Знаете ли вы, какие вы есть герои? Выше головы, родные мои, кровь вашу, жизнь вашу никто не забудет вовек!
Но рядом шли усталые бойцы, бледные лица их были серьезны, руки сжимали винтовки. Никто не разговаривал. Цвиллинг в распахнутой шинели прошел к саням, на которых везли пулемет, Ленька хлестнул коня и его сани теперь оказались рядом с санями Цвиллинга.
За холмом показалась станица. Сиреневые тальники и палевые вербы дымком окутывали ее со всех сторон. Ровные пустые улицы тянулись коричневыми дорожками.
— Флаг! Смотрите, белый флаг! — зашумели красногвардейцы обрадованно. На каланче билось на ветру белое полотнище. Было видно, как конная разведка, спокойно миновав спящие улицы, уже подъезжала к крыльцу станичного правления. Цепи бойцов стали свертываться, сходиться в станицу.
— Ленька, мигом слезай, беги к Хамитову — связному, и скажи, чтобы скакал к Бурчаку: сдалась Изобильная! А то Михалыч шарахнет еще по селу… Или лучше слетайте вместе. Смотри в общем сам. Твой Санька же там? Ну, вот и свидитесь… Ха, ха, — разулыбался Цвиллинг, — давай, выполняй приказ!
Ленька скатился с саней. Цвиллинг дернул вожжи:
— Эй, красавцы! Вперед!
Сани понеслись к площади.
Ленька сидел на коне сзади Хамитова, крепко обхватив бойца за плечи. Подъехав к речке, связной вдруг придержал коня. Обернулся. Лицо Хамитова побледнело.
— Чуешь, а?
Ленька прислушался. Сзади, где-то в стороне станицы, разорвалась граната.
Ленька хотел соскользнуть с коня, но Хамитов остановил его.
— Куда еще? — и связной спрыгнул. Сунул Леньке уздечку, — ты уважай старших: скачи к Бурчаку, а я — назад…
И связной, толкнув коня, побежал, щелкая на ходу затвором винтовки. Он бежал вверх по глинистому, ярко-красному от косых солнечных лучей склону. Ленька сдерживал коня, пока Хамитов не выбрался наверх. А тот выбрался и ткнул винтовкой в сторону реки:
— Скорей! Скачи, скорей! Сигнал давай им! Скачи!..
Круглое лицо связного скривилось, узкие глаза слились в щелку. Он махнул треухом и побежал туда, где часто-часто щелкали выстрелы.
А конь нес Леньку в сторону мерзлого Илека. Сквозь талы, сквозь мокрый туман весеннего леса.
Ветви больно секли лицо. Ленька вцепился в гриву и конь пошел скачками, зло хрипя и вздергивая морду. Держаться в седле было трудно. Перехватывало дыхание и сердце рвалось к горлу. Рубаха прилипла к спине, пот застилал глаза.
А в станице снова ухнула бомба. Из-за церковной ограды раздался дружный залп. Решетка рухнула и на отряд метнулась лавина казаков. Впереди Цвиллинга суматошно закричал парень в кожанке, схватился за голову и упал под ноги коней. Цвиллинг развернул сани: слева по улице с шумом и гиканьем выкатывалась белая конница. Засвистели сабли, рассекая густой утренний воздух. Паника охватила отряд.
— К бою, товарищи! — встал Цвиллинг и схватил гранату, швырнул ее в напиравших казаков. — Огонь по врагу!
Застрочил пулемет и тут же захлебнулся. Пулеметчик вскинулся и навалился Цвиллингу на ноги. Лица у пулеметчика не было — сплошное кровавое месиво. К пулемету кинулся пожилой красногвардеец, но успел лишь обхватить ствол и замер. Многие красногвардейцы стреляли в воздух: теснота мешала прицелиться. Лишь справа несколько бойцов отбивались штыками. Чуть поодаль на санях два офицера рубили саблями санитарку. Она судорожно вскидывала над простоволосой головой обрубки рук, дико, не переставая, кричала и от ее нечеловеческого крика у Цвиллинга словно запеклось сердце. Возница с распоротым до рубахи полушубком ползал под брюхом коня и беспомощно тыкался головой в снег. Цвиллинг приник к пулемету и пустил длинную очередь в напиравших конников. Всхрапели кони, смешались ряды атакующих. Лента прыгала, извергая пустые гильзы. «Сейчас она кончится, сейчас кончится, не успею перезарядить», — Цвиллинг взглядом искал
