и корни неверия», подвергался смертной казни.
Каждый из этих людей имел право на личную аудиенцию у эмира: «по понедельникам и четвергам, в час восхода солнца». «Ревнители веры» пользовались при дворе эмира авторитетом и влиянием. «Ни один вопрос о мире или войне, союзе или трактате [договоре или соглашении] не обходился без их участия» (32).
Эр-Рияд, вспоминал Дж. Пелгрэв, окружали «крепкие оборонительные стены». Их, в свою очередь, опоясывал глубокий ров. Над городом возвышались «громады замков и дворцов эмира Файсала, его сыновей и знати», с садами вокруг них. «Логовище льва», то есть замок эмира, впечатлял своими размерами и «суровостью внешнего вида». Эр-Рияд был разбит на четыре квартала. Один из них, северо-восточный, смело, по словам Пелгрэва, можно было бы именовать «дворцовым», так как там располагались жилища ваххабитской знати — чиновников и богатых торговцев. Другой квартал, юго-западный, иначе как «ортодоксальным» назвать было нельзя. В нем проживали члены семейства Мухаммада ‘Абд ал-Ваххаба и знатные муллы (служители культа). Описывая жилища жителей Эр-Рияда, путешественник акцентирует внимание на гостевых помещениях — диваниях. Входить в них, сняв у порога обувь, полагалось без оружия. Именно там, во время вечерних маджалисов (традиционных у аравийцев мужских посиделок за чашечкой кофе), Пелгрэв слушал увлекательные рассказы приглашавших его к себе в гости торговцев об обычаях и нравах арабов Северной Аравии, их традициях и семейных устоях. Там же записал и множество пословиц и поговорок. Одна из них, к примеру, гласила, что «благоразумие есть лучшая часть храбрости». В другой говорилось о том, что «судить о стране должно по обычаям ее народа». Третья поучала, что «лучший из наставников — это опыт», и что «в поступке важен его смысл». Понравилась, судя по всему, Дж. Пелгрэву и поговорка о том, что «главная дичь для охоты пытливого ума есть человек» (33). Надо сказать, что арабский язык Пелгрэв знал как свой родной, и поэтому все тонкости и нюансы арабской речи улавливал точно.
Городской рынок всегда был наводнен людьми — и горожанками, и сельскими жительницами, привозившими туда для продажи финики, мясо, сыр и молоко. Торговались «селянки» бойко и искусно, отмечает Пелгрэв. Сбить цену, что запрашивали торговки, удавалось, но непросто. И на самом рынке, и на улочках, ведущих к нему, располагались, прижавшись друг к другу, сотни небольших магазинчиков с домашней утварью, бакалейные лавки, а также мастерские кузнецов и сапожников. Толпы людей и стаи собак, которых арабы в шутку называли «лучшими уборщиками улиц от отбросов», четко обозначали места торговли мясом.
Гуляя по улочкам Эр-Рияда, Пелгрэв обратил внимание на то, как здоровались друг с другом местные жители. У арабов Аравии, сообщает он, принято, что тот, кто едет верхом, первым приветствует того, кто идет пешком. Тот же, кто идет, — того, кто стоит. Тот, кто стоит, — того, кто сидит. Если горожанин встречается на пути с группой людей, то первым приветствует их. Когда же на улице пересекаются две группы, то та из них, что по числу меньшая, выражает приветствие первой. При этом ни различие в возрасте, ни положение в умме (мусульманской общине) никакой роли не играют. Мужчина, согласно культуре приветствий у аравийцев, с женщиной на улице не здоровается (34).
Весьма распространенным явлением тех лет в Неджде, свидетельствует Пелгрэв, был конкубинат, то есть сожительство арабов со своими рабынями. Мальчики, рождавшиеся от такого сожительства, считались в Неджде свободными. Дети, появлявшиеся на свет в семьях темнокожих рабов, отпущенных на свободу и женившихся на арабках, фигурировали в речи аравийцев под словом «хадрийа», что значит «зеленый», то есть «неполноценный» в понимании арабов Аравии. Из таких бывших чернокожих рабов и их потомков в Неджде сложилось даже племя — бану хадрийа (35).
«Черным как уголь» предстает в описании Пелгрэва один из влиятельнейших людей Эр-Рияда — казначей эмира Файсала и всей «империи ваххабитов». Раб в прошлом он получил свободу. Даровал ее ему шейх Турки (ум. 1834), отец эмира Файсала. «Люди его кожи», как информировали Пелгрэва местные торговцы, занимали и ряд других должностей при дворе правителя Неджда. Известным черным человеком в Неджде летописи этих земель называют Харита, «славного бойца из негров». Повествуют о нем, как о герое схватки ваххабитов с воинами Ибрагима-паши во время второй «аравийской кампании» египтян.
Недждцы, делится своими наблюдениями Пелгрэв, нисколько не сомневались в том, что непременно «восторжествуют над своими разрозненными соседями». Заявляли в беседах с ним, что их удел «неизбежно поглотит» либо подчинит себе «большую часть полуострова»; и что случиться это может уже в «недалеком будущем». Подобным духом, резюмирует путешественник, были пропитаны «и слова, и мысли» недждцев (36). Поэтому «империя ваххабитов», готовая и способная к расширению ее границ, представляла собой реальную угрозу для «соседствовавших с ней шейхств и племен». Неприятие всего нового, агрессивность и «крайняя нетолерантность», нетерпимость к «другим мнениям и чужим верованиям», делали «империю ваххабитов» непредсказуемой и опасной (37).
Недждцы, замечает Дж. Пелгрэв, всегда отличались склонностью к «ссорам и войнам». А потому и правило «vae victis» (вэ виктис) — «Горе побежденным!» — во все времена «имело среди них силу». Их девиз гласил: «Лучше пусть не будет этого у тебя, чем у меня». Недждец смотрел на свой меч, как на «главное средство дохода».
«Путешествуя по городам и весям империи ваххабитов», рассказывает Пелгрэв, он насчитал в их землях 316 крупных поселений, где проживало 1, 219 млн. человек. Войско эмира Файсала состояло из 47 300 воинов. Городское население Джабаль Шаммара, для сравнения, подвластное в то время роду Рашидитов, гланому сопернику Саудов в борьбе за власть в Неджде, не превышало 274 тыс. чел., а с учетом кочевников — 430 тыс. человек. Их военные силы он оценивал в 30 тыс. чел. (38).
У эмира ваххабитов, пишет Пелгрэв, имелось несколько сыновей. Двое старших из них, ‘Абд Аллах и Са’уд, абсолютно не походили друг на друга, ни обличьем, ни характером, ни статью, ни благородством. Они «даже разговаривать мирно друг с другом не могли». ‘Абд Аллах, когда злился, напоминал собой разъяренного быка; отличался хитростью и коварством. Образованные торговцы Эр-Рияда, с которыми коротал вечера путешественник, в разговорах между собой отзывались о принце ‘Абд Аллахе как о «главе партии ревнителей веры». Его же брата, Са’уда, мужчину, «обличьем красивого и телосложения стройного», человека «великодушного и откровенного», именовали «главой партии либералов». В отличие от своего брата-интригана, человека замкнутого, принц Са’уд «любил веселые встречи с друзьями, верховую езду и охоту». Слыл почитателем «пышных и красивых женщин». Вместе с тем, выделялся «незаурядной отвагой», и отменно владел «искусством боя».
Эмир Файсал симпатизировал ‘Абд Аллаху.
