— Бедный! Бедный! Помню, как в последний раз он к нам в мастерскую с внуком своим зашел, кажется, новые ставни заказывать. А муж как раз ящик с секретами для одной клиентки делал. Паренек его приметил это и попросил рассмотреть поближе. То так ящик повернет, то там откроет, то туда заглянет, а глаза так и горят. Вот дед его и говорит моему: “Сколько тебе времени нужно, чтобы точно такой же сделать?” А Бруно отвечает: “Неделю, не меньше”. “Я дам тебе двойную сумму, но послезавтра к вечеру ты доставил его к синьоре Сандре. Сможешь?”
Я громко сглотнула воду в стакане и вцепилась взглядом в собеседницу. Мне хотелось забросать ее вопросами, но я лишь с опасением выдавила из себя:
— Конечно! За два дня и две ночи. Что за хорошие деньги не сделаешь? Потом собственноручно доставил его в дом той русской. Еще и внешностью синьоры Сандры восхищался. Сказал, что красивая! Ох уж эти мужики!
В смятении я лишь покачала головой. С тех пор, как несколько дней назад я открыла ящик с секретом, история почти двадцатилетней давности оживала в стенах барах, куда я зашла в общем-то случайно.
— Пора. Еще ужин готовить. А завтра очень ответственный день.
— Уже уходите? — с сожалением поинтересовалась синьора.
— Провожу тебя, — предложил Марко.
— Моя дорогая Ассоль. Мы часто любим одних, женимся на других. А потом всю жизнь жалеем. Се ля ви!
— Наверное, ты прав. Пойду наводить мосты, — мы обнялись на прощание.
— Ассоль, заглянешь еще ко мне? Только не через двадцать лет! Есть, что тебе еще рассказать.
О чем он мне может поведать? В конце концов, жизнь, чтобы жить, а не размышлять над ошибками.
— Ты — хороший. А в моей биографии столько всего неправильного!
Я чмокнула его в щеку и направилась к парковке, еще долго чувствуя на себе его взгляд.
Глава 18. Ужин не только для двоих
Надо же! Я столько прожила с Энцо, толком не зная его, а здесь за несколько минут синьора Роза мне преподала урок, как по кофе можно понять, что за внутренние метаморфозы происходят с твоим мужчиной. Сегодня вечером я постараюсь расспросить его о том, чего не знала все эти годы. И сожгу, наконец, наше с ним прошлое.
Я вошла в своё некогда семейное гнездо и нырнула в кухню. Убрала вино в шкаф, разложила продукты на столе. Пожалуй, приготовлю его любимый салат из фенхеля, кедровых орешков и апельсина, на гарнир сделаю мясо на гриле под Иль Бручато, и, наконец, брускетту с помидорами. Свечи! Нужно будет поставить свечи на стол. Я вернулась в зал, где рядом с подсвечником стояли детские пинетки из зеленого трикотажа с белой отделкой. Их кто-то оставил в прозрачной коробке с золотым бантиком у двери кондитерской, когда я была беременна. Но кто же?
Тем не менее, снова и снова на ум приходили слова Энцо: “Бабушка умрет, и ты останешься совершенно одна со своими проблемами в чужой стране”. Я получила то, чего больше всего боялась — одиночество. И что я хочу теперь от мужа? Нам только нужно объясниться, чтобы все встало на свои места. В конце концов, он же любит меня! Как там было у классика: “Есть те, кто любят и те, кто позволяют себя любить”. А я хочу, пусть у нас с ним все будет хорошо.
Чтобы очистить энергетику в доме, я решила перед приходом Энцо помыть еще и полы. Налила в ведро воды, добавила моющее средство, несколько капель эфирного масла. С тех пор, как я узнала, что лаванда способна привлекать хорошее, очищать от негатива, я не раз использовала этот метод. Только это еще не сработало.
Когда я закончила уборку, зазвонил телефон и женский голос с легким швейцарским акцентом заговорил в трубке:
— Синьора Ассоль? Я секретарь господина Рильке. У меня для вас замечательная новость! Клиент прибудет четырнадцатого февраля во второй половине дня. Вы сможете уделить ему время?
— Урааа! — закричала я от радости в трубку.
Перед тем, как направиться в душ, включила кнопку проигрывателя. Из него полилась “One way ticket”. Все-таки у Энцо был хороший вкус. И я обожала эту песню! Под вступительные аккорды, я снимала с себя одежду, повторяя движения Ким Бейсингер из “Девяти с половиной недель”.
Разошлась не на шутку и совсем скоро побросала туфли, стянула кофту, джинсы, пояс, носки, нижнее белье. Извивалась нагишом, крутила бедрами в такт музыке с нарастающим ритмом. На несколько мгновений показалось, что я — любима, Энцо ценит меня, раз уж решил меня вернуть. Значит, все будет у нас теперь иначе.
Я приняла душ, зажгла свечи, поставила приятную легкую музыку из Энио Морриконе и закружилась по кухне.
Подготовила мясо и выложила его на гриль, настрогала овощи, подрумянила багет в духовке. Все-таки приготовление пищи сродни магическому ритуалу. Теперь понимаю, почему раньше девочек с раннего детства обучали кулинарному искусству.
Когда по комнатам разлетелся дразнящий аромат запеченного мяса, я вернулась к зеркалу, вставила линзы, накрасилась, переоделась в темно-синее платье с открытой спиной, надушилась, причесалась. Но Энцо все еще не было. Где же он? И почему задерживается?
Набрала его номер несколько раз, но он, как обычно, мне не ответил. Тогда я позвонила в квартиру свекрови, Джина, мать Энцо, уже свыше десяти лет, как страдала слабоумием, несмотря на свои шестьдесят. За ней ухаживала румынка, Изольда. Они жили теперь вместе в малогабаритке, а все расходы покрывал Энцо.
После пятого гудка ответила Изольда:
— Пронто!
— Здравствуй, Изольда! Скажи, Энцо у вас?
— Ну что ты! Он сюда только по вторникам заглядывает, а сегодня пятница.
В трубке у узнала Джину, мать Энцо:
— Ты знаешь что-то о моем мальчике? — я едва понимала, что она говорила тонким, писклявым голосом. — Он опять с той противной девчонкой, да? Скажи Марине, пусть не выпускает ее больше из дома!
— Будь спокойна, Джина, с ним все хорошо, — соврала я. Я не понимала, что за девочку она имеет в виду, ведь Энцо был ее единственным ребенком, и что происходит в ее больном уме. Хотя Марина это вроде тетка Энцо, которая пропала много лет назад.
Ее голос стал возбужденным:
— Я отколошматила своего гаденыша деревянным башмаком по голове! Вместо того, чтобы учить уроки, он опять играл с ней! Эмма! Какая гадкая девчонка!
Она захныкала, как капризный ребенок, и добавила:
— Ты скажи, пусть приходит домой. Энцо, mio bambino! Я больше его не трону, — я услышала, как она запричитала в трубку. — Ты скажешь ему, правда? Скажешь?
Я уже соображала, как ее успокоить, но тут снова вмешалась сиделка:
