Глава 1. Незавершенная сделка
Январь, 2010 г. Тоскана, Италия
— Добро пожаловать в Италию! — любезный женский голос в динамиках напомнил, что я вернулась домой.
Вот только это возвращение ничего доброго мне не сулило. Сделка сорвалась вместе с моей надеждой оправдать себя в качестве удачной владелицы потомственной кондитерской. Что я теперь буду рассказывать своим кредиторам?
Я полезла в косметичку, чтобы проверить, на месте ли ключ от дома. Ведь о моей рассеянности ходили легенды. Вместо Рима я оказалась среди пассажиров, улетающих в Париж. Однажды отправилась к могиле Нерона, а очутилась с группой туристов в Колизее.
Вместо ключа нащупала засушенный в медальоне василек. Напоминание о нем.
О любимом, с которым все непросто. Уже не первый год, как я поняла, почему с другими мужчинами у меня ничего не складывалось. Собственно, других и не было вовсе, если не считать нашего с ним общего друга Энцо.
Тринадцать лет назад Энцо стал моим мужем. Но до сих пор мне хотелось бы видеть среди встречающих вовсе не его.
Поэтому даже лучше, что я одна. Сейчас возьму такси, доберусь до дома, приму ванну в надежде, что меня посетит какая-нибудь гениальная идея, как вывести из финансового кризиса свой кондитерский бизнес. Чертики! Как же хочется быть чьей-то любимой девочкой, мурлыкать “С добрым утром!” и целовать его в колючую щеку. А за завтраком получить дельную инструкцию, как входить в горящую избу, и ощутить близость его надежного плеча. Ну и не только это, конечно.
Мечтай, Ассоль Надеждина, мечтай! Глядишь, и появится на горизонте фрегат под алыми парусами, а на нем тот, из Сан-Ремо, так неожиданно ворвавшийся в твою жизнь. Но ведь были же у судьбы свои планы на нас! Иначе мы бы с ним снова не встретились. Пока муж хотел видеть во мне успешную бизнес-леди, я мечтала о своей первой, на тот момент такой нереальной, любви.
Воспользовавшись маминым отсутствием, мы смотрели по телевизору итальянский песенный фестиваль. Будь она с нами в тот вечер, никакой Италии нам не видать. Но где-то было написано, чтобы ее задержали на работе, а на сцену тем временем вышел ведущий интеллигентного вида и породы Евгения Кочергина. Он пригласил трех ребят, двое из которых держали в руках гитары. Когда крупным планом показали третьего, я чуть не проглотила ложку вместе с клубничным вареньем!
Как там говорится: “мой ангел, мой бог” — и мои бессонные ночи на долгое время! Уже прошло столько лет, а я до сих пор не могу подобрать слов, чтобы описать, что на самом деле происходило со мной, когда из его чувственного рта потекло нежно-страдающее бархатное пение. Я прибавила звук, закрыла глаза и закачалась в такт музыке, не обращая внимания ни на отца, ни на деда. Мелодия понесла меня к нему. И я почувствовала возбуждающий запах его каштановых волос, спадающих на сильные широкие плечи под тонкой белой рубашкой, тепло тела. Я даже задвигала в воздухе кистями по его изгибам. Этот полет чувств длился до тех пор, пока сзади я не услышала голос мамы, отчего даже вздрогнула:
— Что это вы за концертный зал устроили? Ассоль, ты помнишь, что завтра у тебя репетитор по математике?
Я открыла глаза и раздраженно кивнула. Зачем же так?! Как ей объяснить, что сейчас со мной происходит? Вряд ли меня поймет та, для кого сапоги и цветы с конфетами важнее, чем стихи, которые ей сочинял папа. Я снова уткнулась в телевизор, но мой герой закончил свое выступление и ему на смену выбежала тоненькая, как “доска — два соска”, загорелая блондинка, призывающая публику сексуальным dai!dai! ей аплодировать.
Я разочарованно посмотрела на нее. Нет, она была хороша, даже слишком: блестящее чешуйчатое платье сидело на ней как влитое и открывало длинные ноги на высоких каблуках. Всем своим видом она напоминала о том, что по сравнению с ней я выгляжу как очкарик с толстыми ногами и небольшой грудью. Вся моя жизнь укладывалась в коробки с пирожными, что дарила близким и знакомым. Потому что это приносило мне удовольствие намного бòльшее, чем занятия по математике и физике, за которые всегда так переживала мать. А ведь ей даже дед как-то сказал: “Смотри-ка, а гены у нашей Ассольки, как у той госпожи кондитерской, мать ее!” Утешало лишь одно: в фантазиях я свободна от своих комплексов и могу мечтать сколько угодно и о ком хочу!
Дед переключил телевизор на новости, папа ушел на кухню подогревать маме вчерашний, сваренный бабой Нюрой борщ. Меня же настолько переполняли чувства, что необходимо было прямо сейчас ими поделиться. Я взяла телефон, перетащила его в свою комнату, тихо закрыла дверь и набрала номер.
— Анька, я его встретила! Он существует! — завизжала в трубку. — Он такой… такой! Ты, вообще, видела Сан-Ремо?
— Фасолина, давай теперь без эмоций. Кто он? — что-то жуя, ответила она.
Моя подруга и одноклассница всегда была мозгом в нашей двойке, а я — ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.
— Леонардо! Леонардо и… еще какая-то группа. Чертики, даже не запомнила названия! Ну послушай, Леонардо — это ведь так красиво, а? А как он поет!
Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:
— Фасолина, напоминаю. Он иностранец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, может, конечно, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз отказали с визой в американском посольстве. Как же глупо влюбиться в кого-то по телику. Тем более в поющего иностранца-романтика. Ты помнишь, почему твоя мать вышла замуж за отца?
— Потому что он подарил ей сапоги, — пробурчала я.
— Во-о-от. Шансы у тебя маленькие, даже если маманя твоя помирится с бабушкой.
— Какой там! — испугалась я так, что решила сменить тему разговора, ибо слышала, как мама твердо сказала деду, что о своей матери она ничего слышать не хочет. — Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.
— Бабка, небось, посылочку по случаю пришлет?
— Может, но мать даже ключи от почтового ящика у деда забрала. И дома мораторий на все итальянское.
— Категоричная, блин, а жаль. А я вот так хочу за границу! Отец снова документы в посольство подал. Так что держи за нас кулаки.
Я пожала плечами, ибо не представляла, как можно уехать в неизвестную страну, где говорят на непонятном языке, и жить какой-то чужой жизнью.
— Ну вот скажи, какой толк от мерседеса в этом кишлаке? — продолжала умничать подруга.
— Ну не знаю.
Любая неизвестность — это страшно. И мать говорит, что синица в руках всегда лучше, чем неиспробованный журавль. Этот журавль с волшебным голосом манил еще долго. Вот только в голове не укладывалось, как я могла оставить родителей, свою подругу Аньку и хобби по изготовлению коробок с пирожными. Зато папа вскоре подарил мне плакат с фрагментом фестиваля, и теперь Леонардо жил вместе со мной в одной комнате и даже пел из кассетного проигрывателя, а я нежно гладила холодное изображение на двери и целовала.
