— Самолетом и я бы смогла управлять. А тут операция. Да еще на мозге. Я никогда не пробовала делать операции.
— Придется попробовать, Эмма, — твердо произнес Забабашкин. — Ситуация безвыходная. Если мы сейчас не вылечим Федякина, завтра может погибнуть весь мир. Поэтому бери скальпель и вперед!
Упоминание о возможной мировой катастрофе привело меня в чувство. В самом деле, что это я?! Надо действовать, а не молоть языком!
— Хорошо. Я согласна. С чего начинать?
— Твоя начинать с мытья рук, — сказал Хасимота Ямамота.
Я тщательно вымыла руки с мылом, а заодно ополоснула холодной водой горящее от волнения лицо. Медсестра помогла мне надеть операционный халат, шапочку, резиновые перчатки и марлевую повязку.
Решительным шагом я направилась к операционному столу, на котором лежал профессор Федякин.
— Да вы все с ума посходили!! — завопил он, выгибаясь всем телом. — Я, сумасшедший, и то понимаю, какой это идиотизм! Девчонка меня скальпелем зарежет!!
Я не обращала на его вопли никакого внимания.
— Наркоз.
— Есть наркоз, — поднесла медсестра маску с наркозом к лицу профессора. Федякин тотчас отрубился.
— Свет.
— Есть свет, — зажгла медсестра мощную лампу над операционным столом.
— Скальпель, — протянула я руку.
— Твоя пока не надо скальпель, — сказал профессор Ямамота. — Твоя сисяс делать трепанасыя черепа.
— Ножовка по черепу, — подсказала медсестра.
Меня уже невозможно было сбить. Я была тверда как гранит.
— Есть ножовка, — подала мне сестра ножовку.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ПРОФЕССОРА ФЕДЯКИНАНе стану описывать, как проходила операция. Скажу лишь, что это было зрелище не для слабонервных. Конечно, вы можете не верить, что я — обыкновенная тринадцатилетняя девочка — сделала сложнейшую операцию на мозге. Да я бы и сама не поверила, если б мне такое сказали. Но, во-первых, мне уже почти четырнадцать; а во-вторых, я делала все так, как говорил профессор Ямамота. Где надо резала, где не надо — не резала… Когда операция закончилась, я без сил опустилась на стул.
— Качать Мухину! — закричал Володька.
Забабашкин, Воробей и медсестра подхватили меня на руки и несколько раз подкинули к потолку. А Хасимота Ямамота даже прослезился от радости.
— Моя может спокойно умирать, — сказал он, хлюпая носом. — Твоя, Эмма-сан, моя заменит.
— Ну что вы, профессор, — чмокнула я старика в щеку. — Вы еще сто лет жить будете. И тысячу операций сделаете.
Ямамота прямо весь засиял после моего поцелуя.
— Эмма-сан, — торжественно произнес он, — моя приглашать твоя в Япония. И назначать главный хирург мой клиника в Токио.
— Нет уж, нет уж, — сказал Харитон. — Мы ее не отпустим. Кто тогда в России с преступностью бороться будет?!
— Вот именно! — поддержал его Володька. — Не отпустим!..
…Спустя два часа профессор Федякин открыл глаза. И первое, что я увидела, а точнее — первое, чего я не увидела — это черных колец вокруг зрачков.
Взгляд Федякина был чист и светел.
— Как вы себя чувствуете, Федор Петрович? — осторожно поинтересовался Харитон Забабашкин.
Вместо ответа профессор закрыл лицо руками. Мы все недоуменно переглянулись. Неужели он все еще болен?..
— Мне стыдно, — сказал Федякин, глядя на нас сквозь растопыренные пальцы. — Я ведь прекрасно помню все, что натворил.
— Не комплексуйте, профессор, — отняла я его руки от лица. — Вы были больны. А теперь вы здоровы.
— С каждым такое может случиться, — прибавил Воробей.
— Но случилось почему-то именно со мной, — вздохнул Федякин. — Я прошу у вас, друзья, прощения. Простите, пожалуйста. В особенности вы, Эмма, простите. Ведь я хотел вынуть из вашей головы мозг. Господи, какой я был идиот.
— Я вас прощаю, — великодушно сказала я.
Взгляд профессора Федякина упал на профессора Ямамота.
— О-о, сам Хасимота Ямамота! — с волнением воскликнул он. — Какая честь для меня, что именно вы делали операцию. Я вам чрезвычайно признателен, коллега.
— Твоя не моя благодарить, а Эмма-сан. Она делать твоя здоровый.
— Как?! — вытаращил глаза Федякин. — Это вы оперировали, Эмма?!
— Да, я, — скромно призналась я.
— Эмма… Эмма… — От нахлынувших чувств он не в силах был говорить.
— Успокойтесь, профессор. — Медсестра подала ему мензурку с успокоительным. — Вам сейчас нельзя волноваться.
Федякин залпом осушил мензурку.
— У меня просто нет слов, Эмма. Вы моя спасительница…
— Пустяки, Федор Петрович, — ответила я. — Вы нам лучше расскажите, что такое частица «ип» и с чем ее едят.
— Да, да, профессор, — спохватился Забабашкин. — Расскажите о частице «ип». Правда ли, что в ней содержится столько энергии, сколько в ста водородных и атомных бомбах, вместе взятых?!
— Какая несусветная дичь! — пожал плечами Федякин.
— Но вы же сами говорили об этом Сатане-младшему, — напомнила я.
— Чего только в голову не придет, когда у тебя мозги набекрень.
У Харитона даже голос охрип.
— Значит, частица «ип» не опасна?!
— Абсолютно, — подтвердил профессор.
— Ну а все-таки, — добивался Забабашкин, — что это такое?
Профессор наморщил свой большой лоб.
— Так сразу и не вспомню. Но даю вам стопроцентную гарантию — никаких взрывчатых веществ частица «ип» в себе не содержит.
— Фу-у… — с облегчением отдувался Харитон.
— А вы, Федор Петрович, случайно не путаете? — спросила я. — Мне об этой частице старуха Грохольская рассказывала. И говорила именно как о взрывчатом веществе.
— Это Ольга Васильевна все перепутала. Когда-то академик Дундуков исследовал одну частицу. Но называлась она не частица «ип», а частица «пи». Иван Иваныч думал, что эта частица содержит в себе заряд, равный заряду ста водородных и атомных бомб, вместе взятых. Но потом, в ходе экспериментов, выяснилось — энергии частицы «пи» едва хватает на батарейку для карманного фонарика. Ее, кстати, и начали использовать в производстве батареек. А над частицей «ип» мы работали с Дундуковым гораздо позже. Уже перед самой смертью Ивана Ивановича.
