— Уверена, — отвечаю я в полный голос. — А почему тышепчешь?
— Не знаю, — шепчет Люк, а потом поворачивается ко мне иулыбается широкой глупой улыбкой. Потом снова отворачивается к дому ипризнается: — Мне кажется, будто твоя мама может меня услышать.
— Ее нет дома! — ору я, чтобы доказать ему этот факт.
— А где она? — спрашивает Люк уже нормальным голосом.
— Не знаю. Ее нет. Она просто сказала, что сегоднязадержится и вернется поздно. Сказала, что мы с ней увидимся уже утром.
Я честно пытаюсь убрать из голоса горечь. Люку незачемзнать, что на самом деле мама соврала мне — и о своем сегодняшнем свидании, и омоей жизни.
Теперь я снова думаю о Люке. О том, что я осталась наедине сним. Неожиданно для себя начинаю нервничать. Мы с ним уже долго встречаемся,правильно? Может быть, он чего-то ждет? А я?
Я знаю, что запросто могу довести себя до безумия всемиэтими мыслями, поэтому решительно отстегиваю ремень и выпрыгиваю из минивэна.Прежде чем захлопнуть дверцу, я поворачиваюсь к Люку и спрашиваю:
— Так ты идешь или нет? Я умру, если немедленно не съемжареного сыра.
Он смеется, выключает двигатель и идет за мной. Вскоре мыуже стоим в теплой прихожей, снимаем пальто и разуваемся. И я невольно думаю,что будет, если я, как ни в чем не бывало, продолжу раздеваться и сниму платье.
— Она везде оставила свет. Может быть, она скоро вернется?
— Люк! Скажи мне, чего ты боишься? — шутливо кричу я нанего. Но он все равно с опаской заглядывает в гостиную, чтобы убедиться, чтомоя мама не прячется там.
— Прости, я понимаю, что веду себя как псих. Просто мнекажется, что твоя мама не хотела бы, чтобы мы оставались наедине в такойпоздний час.
— Слушай, мне надоело. Во-первых, ты что, родом изпятидесятых? Во-вторых, сейчас не так уж поздно. Всего лишь... — Я бросаювзгляд на красивые стенные часы, висящие над фортепиано в соседней комнате. —...девять вечера. Мне разрешается гулять до двенадцати. И, в-третьих, даже еслибы моей маме не понравилось, что мы остались здесь вдвоем, она все равноникогда об этом не узнает. Ее сегодня всю ночь не будет дома. Она далекоотсюда. Оооооочень далеко!
Люк улыбается и, наконец успокоившись, закатывает рукавасвоей отутюженной белоснежной рубашки. Теперь он выглядит так, что у меня замираетв животе.
Я делаю шаг вперед, и теперь наши лица оказываются в дюймедруг от друга. Понизив голос, добавляю:
— Раз моей мамы нет дома, я могу сделать вот что.
А потом встаю на цыпочки, беру лицо Люка в руки и крепкоцелую в мягкие губы. Он не отстраняется — нет, он только нагибается ниже, чтобымне не приходилось стоять на носочках. Люк крепко обнимает меня за талию, и вотуже обе его сильные ладони оказываются у меня на пояснице. Я забрасываю рукиему на плечи, обхватываю за шею. Теряю ощущение места и времени, просто плывупо течению, наслаждаясь все более горячими поцелуями.
Сердце колотится вовсю, и меня снова посещает навязчиваямысль о сбрасывании одежды. Я наваливаюсь на Люка, и мы, не размыкая губ,пятимся назад, пока он не упирается спиной в закрытую входную дверь. Теперь яизо всех сил прижимаюсь к его груди, похожей на теплый мрамор. Люк запускаетруки в мои волосы, я дышу все чаще и чаще, но продолжаю целовать, целовать,целовать...
Пять трубок одного стационарного телефона надрываются в унисон,и мы с Люком отпрыгиваем друг от друга, словно застигнутые на местепреступления какой-то целомудренной сигнализацией; Обнаружив источник звука,мне вдруг становится ужасно стыдно и за этот внезапный страх, и за выбросгормонов, поэтому я нервно смеюсь, а Люк подхватывает.
Я отступаю от него на два шага назад, спотыкаюсь на каблукахи падаю на пол, отчего у меня начинается истерика. Задыхаясь от хохота, ясжимаюсь в тугой комок стыда, но Люк присоединяется ко мне — сначала сидитрядом на полу, а потом ложится навзничь и смотрит в потолок.
Телефоны наконец замолкают. Я потихоньку успокаиваюсь.
— Я люблю, когда ты смеешься, — говорит Люк, когда я стихаю.
— Спасибо, я люблю смеяться, — отвечаю я.
— Я знаю. И это одно из моих самых любимых твоих качеств. Помнишь,как ты покатывалась со смеху на нашем первом свидании? Это было так мило.
«Спасибо, что рассказал», — думаю я про себя.
— Расскажи еще, — говорю я. Оказывается, валяться наперсидском коврике у двери ничуть не хуже, чем на диване или в кровати. Мы лежимголова к голове, раскинув тела под углом — если бы кто-нибудь взглянул на нассверху, он увидел бы букву V.
— Мммм, ты хочешь знать, за что я тебя люблю? — без всякогосмущения спрашивает Люк, словно уже не раз говорил мне эти слова раньше. Ноесли я правильно помню свои записки, то сегодня он говорит это впервые.
Сердце бьется так, словно хочет выскочить наружу, но ясохраняю внешнее спокойствие.
— Да. Огласи весь список, пожалуйста.
Он тихонько хихикает.
— Весь список получился бы слишком длинным, но я попробуюназвать несколько пунктов.
— Будь так любезен, — говорю я, пытаясь оставатьсяневозмутимой, хотя внутри у меня все дрожит. Замираю, затаив дыхание.
— Тогда начнем с очевидного. Ты красивая.
— Да, это очевидно, — отвечаю я, не подавая виду, что вживоте у меня все пляшет от счастья.
— Я люблю твои волосы. Не считай меня сумасшедшим, но когдая впервые увидел тебя в той идиотской футболке, с развевающимися рыжимиволосами, мне сразу же захотелось дотронуться до них. Твои волосы мягкие ивсегда сказочно пахнут. Постой-ка... — Люк наклоняется и зарывается носом в моиволосы. Глубоко вдыхает и снова перекатывается на спину.
— Просто чудо! — шепчет он.
— Ты извращенец, — шучу я. Люк даже не оборачивается.
— Так, давай посмотрим, что у нас есть еще. Я люблю тебя зато, что ты можешь подружиться с новичком в первый же день его появления вшколе. И — кстати, о дружбе — я люблю тебя за то, что ты не поставила крест наДжейми, хотя она насмерть разругалась с тобой.
— Она этого стоит! — бросаюсь я на защиту подруги.
— Ну да, я об этом и говорю. Ты не принадлежишь ни к однойгруппировке, к тебе не липнет вся эта школьная зараза. Ты взрослая.
— Ох, ну конечно! Не напомнишь, что ты недавно говорил промой смех?
— Да, тут ты права. Скажем так, большую часть времени тывзрослая. — Люк шутливо тыкает меня пальцем в ребра и, ослепительноулыбнувшись, снова устремляет взгляд в потолок.
— А еще? — не отстаю я. — Мне нравится, как ты перечисляешь!
— Дай подумать, — говорит Люк, подпирая левой рукой голову.Его взгляд падает на стену, к которой я прислонила его картину. — Мне нравится,что ты не считаешь меня странным за то, что я рисую уши.
