Нет, конечно же Яна не была королевских кровей, это понятно, но в чем-то Славка прав — какая-то она добрая и великодушная, сразу видно, что она не будет ябедничать, закрывать ладошкой правильные ответы в тетрадке и жадничать никогда не станет. Дети это видят сразу, их не обманешь.
— Кто это? — Славка дернул за руку сопровождающего.
— Снежана, — задумчиво произнес охранник не оборачиваясь. Его взгляд все еще был приклеен к девушке.
«А отчество? — подумал Славка, но спрашивать не стал. — Наверное, она акробатка в цирке или пожарница», — предположил он самостоятельно. Вместо уточнений задал совсем другой вопрос:
— А? — очнулся Костик. — Что ты спросил?
— Оформляется, оформляется… — все еще витал в своих мыслях Костик. — Не очень-то у нее оформляется. Понимаешь, брат, у нее снег не получается. Никак. Не выходит, и все тут!
Объяснил — называется.
И они направились к выходу.
Глава 21. В этой главе подтверждается старая санитарная истина: если в семье кто-то заболел гриппом, то велика вероятность, что и другие члены семьи могут заразиться
Новый календарный листок, над которым свисала бумажная бахрома — все, что осталось от его собратьев, — извещал: пора бы уже на каток или лыжню! На худой конец, можно и на санках с горки. Тоже здорово.
«Опять сама оторвала! Никогда мне не даст… вот возьму и выдеру сейчас сто штук сразу», — надулся Славка, прикидывая, сколько страниц можно осилить разом. Пришлось даже посчитать странички, оставшиеся до Нового года. Выходило двадцать пять. Много. Скорее бы уже наступила любимая пора, когда в комнате появляется елка с лампочками, а в холодильнике — мандарины. Подарки, опять же. Эх, и почему время так медленно тянется, нет чтобы как на переменке — хоп, и все.
Романтические мечты оборвала бабушка.
— Так, я что-то не поняла, дружок, у вас уже каникулы начались? В школу не надо ходить? — Она появилась из комнаты. — Ты уже должен шнурки завязывать, а не ворон на кухне считать. И слезь с табурета.
Голос у нее был какой-то незнакомый. Он и так-то не отличается писклявостью, а сегодня он был особенно толстый и сиплый. Как у Толь Толича.
— А ты иди горло пополощи чем-нибудь противным, — съязвил Славка, поняв, что дело пахнет простудой. — Ходишь, наверное, расхристанная, как посадский, — повторил он ее же слова, смысл которых, если честно, никогда не понимал.
Бабушка не стала вступать в полемику, а молча взяла его за руку и вывела в коридор. Нахлобучила ему шапку, застегнула все имеющиеся на нем пуговицы и, достав свой кошелек, протянула деньги:
— По дороге из школы купи батон и зайди в аптеку. И раз ты у меня почти что доктор и прописываешь мне тут процедуры, купи, пожалуйста, своей беспомощной бабке что-нибудь от простуды. Спросишь: от кашля. Подешевле.
— Я тебе самое дорогое куплю. Сладкое. Не то что ты мне… всегда такая гадость!
Бабушка щелкнула замком, затем бесцеремонно выставила родного внука за дверь и, как всегда перед дорогой, перекрестила его в спину.
Деньги были большущие. Не мелочь какая-нибудь, а бумага. Правда, одна, но крупная — уж больно новая, сразу видно — детям не давали. Славка ее рассматривал время от времени на всякий случай. Еще неизвестно, хватит ли этих денег на лекарства и лыжи с палками. Может, и на арбалет останется. Батоном придется пожертвовать. Без батона люди легко могут обойтись.
Эх, Саночкин, Саночкин. Хорошо, бабушка не знает о твоих планах. Иначе не ручаюсь, что ты не услышал бы в свой адрес язвительной критики. Лыжи, арбалет… Причем эти грандиозные прожекты на бабушкину пенсию строились прямо на уроках. Но справедливости ради скажу: Славка и не собирался транжирить деньги по-настоящему, просто по сложившейся привычке сочинял понарошку.
Среди криков и толчеи школьного гардероба, когда уже отзвенел последний звонок, над ухом раздался до боли знакомый голос:
— Ух ты, Славян, классно! — Мишка сунул свой нос, когда Славка рассматривал водяные знаки, подняв купюру к свету. — Где надыбал? Айда за чипсами! Помнишь, я тебе жвачку давал? Не жмись!
— Не могу. Это на дело. — Славка сунул деньги в карман, затем посмотрел на Мишкину глумливую физиономию, уловил недоверие (Мишка состроил такую гримасу, что недоверие было совсем не трудно уловить), подумал секунду и ляпнул ему назло: — Это деньги на билет. На самолет.
— Какой еще билет? Опять гонишь?
Славка сделал загадочное лицо. Мол, секрет.
Я иногда думаю: если бы в городе проводился конкурс Мюнхгаузенов, то есть первенство среди тех, кто больше всех нагородит на ровном месте, то Славка непременно стал бы его победителем, во всяком случае — призером. Сомневаетесь? Пожалуйста, послушайте:
— Так и быть, — загадочно произнес Саночкин, — тебе, Гвоздь, скажу, но поклянись, что никому ни слова.
И, получив требуемые заверения, начал свой рассказ:
— Вчера передали по телевизору, что в горах нашелся один автобус без тормозов, колес у него нет, ни одного не осталось. Он там стоит уже много-много лет, а из него не могут выбраться люди, они уже съели все запасы, которые у них были, и по телевизору сказали, что если кто-то знает про этих людей, то чтобы они срочно прилетели на самолете в горы и забрали своих близких и знакомых. Надо им помочь выбраться и вернуться домой, а то у них совсем еды не осталось…
Продолжения не последовало. Благодарных слушателей больше не было. А был только Мишка, который всем своим видом показывал: слушать подобное он больше не собирается. Дескать, сам трепло, но таких, как Саночкин, — еще поискать. Эту мысль он выразил в еще более грубой форме. Я не буду вам передавать все словесные обороты, которые последовали в адрес рассказчика. Это не делает чести Михаилу.
В общем, они опять расстались не попрощавшись.
Славка побрел в аптеку.
На душе было скверно. Зря он Гвоздю поведал про горы и автобус, но эта история родилась не просто так: Славка со вчерашнего дня ломал голову, что делать с тайной, которую он услышал среди плащей. Он перебрал всех, кому мог бы рассказать про подслушанный заговор, но ни на ком не остановился. Никто не поверит. Вот и пришлось прибегать к крайней мере — в свои самые трудные минуты жизни, когда Славка особенно остро чувствовал пустоту вокруг себя, он сочинял про автобус. Сегодня был именно такой крайний случай.
«Ладно, Гвоздь, побегаешь еще на своих дурацких лыжах… По лужам», — злорадно подумал юный Мюнхгаузен, глядя на Мишку, который в это время оглашал двор историей про реактивный самолет.
Последняя мысль несколько успокоила Славку: а чего дергаться, думал он, лыж-то все равно нету, вот и хорошо, что зимы не будет.
Прямо скажем, не самая лучшая мысль из тех, что мелькали в голове Саночкина. Правда, такие мысли рождаются не в голове, а в душе — и именно тогда, когда у человека что-то не ладится.
