– Вчера в универсаме. Все из-за Чернобыля… Черт, коза краснорогая тоже тут!
У раздачи стояла парторг Карлова, следила за тем, что кладут в тарелки, и что-то записывала в блокнот.
– А этот знаете? – спросил Сакси. – Брежнев умер, попал на небо, видит: у ворот в рай апостол Петр стоит. Слушай, Петр, говорит Брежнев, пропусти меня, только чтоб непременно в восточную часть. Хорошо, говорит Петр, располагайся, но на завтрак, обед и ужин приходи в западную. Я на тебя одного готовить не буду.
Ронни и Ульрика позади нас громко рассмеялись.
– На улице все абсолютно как всегда, – рявкнула парторг на одного десятиклассника. – У вас нет никаких причин отказываться от этого прекрасного салата.
– Она что думает, радиоактивность можно увидеть? – сощурил глаза Сакси. – Думает, это как в Биттерфельде[42], где уголь добывают? Там белье во дворе сушить нельзя, все черным становится.
Подошла моя очередь.
– Салат будешь? – спросила буфетчица.
– Нет.
– Вот как! – воскликнула Карлова. – Это почему же, Ханна Кляйн?
– Я его никогда не ем – не люблю.
Я хорошо помнила, что мне говорила мама: никаких овощей и фруктов!
Карлова так и впилась в меня своими глазками.
– На вас явно оказывают влияние вражеские средства массовой информации.
Я уставилась в тарелку с картошкой и яйцом под горчичным соусом.
– Салат? – спросила раздатчица у спрятавшегося за мной Сакси.
– Не-е, не-е! – громко крякнул он. – У меня понос, а когда у человека понос и он поест свежего салата, он запросто может обоср…
– Ладно, ладно, Йенс Блум, достаточно, – прошипела Карлова и повернулась к раздатчице: – Не спрашивайте, фройляйн Шмитт, хотят они салат или не хотят. Просто кладите, и все.
Фройлян Шмитт закатила глаза, а Карлова посмотрела на стоящих в очереди.
– Лично мне – двойную порцию, пожалуйста!
Получив полную тарелку, она одобрительно кивнула.
– Все это просто-напросто пропаганда и больше ничего!
– Да-да, – скучным голосом ответила буфетчица.
Стоящие в очереди с ужасом косились на зеленую гору на парторговской тарелке.
Мы уселись за стол.
– Вражеские СМИ, – передразнила я, – влияние на меня, понимаешь, оказывают!
– Вот как вырастут у нее на голове пятеро ухов! – сказал Сакси с набитым яйцом ртом. – А мне отец салат есть запретил. Сказал, если съешь – не будешь смотреть «Династию»[43]. Что я, идиот – такое пропускать!
* * *
Вокруг одна серость… Вдох, гребок правой, перенести руку, выдох, гребок левой, вдох, правой. Пальцы и ладони мягкие, набухшие в соленой воде.
Северное море – не синее, как на открытках, оно серое. Серое Ничто…
Меня окружает вечный гул, он внутри меня. Я слышу его все время. Иногда отключаюсь, парю сквозь серость, как во сне.
Можно не просыпаться, вокруг ничего не происходит.
Все-таки я нашла правильный ритм, боль ослабла.
И стало теплее. Я измучена, но еще не до предела. Не могу точнее определить свое состояние.
Вдруг – резкий рывок за запястье. Громкий крик. Останавливаюсь, оглядываюсь.
– Смотри! Там!
Андреас высовывается из воды, машет. Я снимаю очки.
Паром! До него всего несколько сот метров!
– Флаг! – орет Андреас.
Черная полоса. Красная. Золотая.
Венка с пшеницей – нет.
– Эй! – Андреас кричит и машет. – Эй!
– Эй! – вторю я.
Паром приближается.
– Они нас увидели! – орет Андреас.
Мы кричим, машем, снова кричим. Я бешено двигаю ластами, чтобы приподняться как можно выше; в рот попадает вода, я кашляю. Андреас тоже поперхнулся, да еще у него судорога, он с силой хватается за мое плечо и чуть меня не топит. Я выворачиваюсь из-под его руки, снова высовываюсь из воды и машу руками.
Паром уже близко, можно различить пассажиров.
– Эй! Мы здесь! Сюда!
Вдруг до меня доходит, как сильно гудят моторы. До сих пор я на них вообще внимания не обращала – так сильно разволновалась.
Кричать бессмысленно…
Но Андреас не сдается, продолжает звать на помощь, колотит руками по волнам.
Паром проплывает совсем рядом, мы видим его сбоку: носовые иллюминаторы, трубы, капитанский мостик.
Корабль огромный, раздавит нас – и поплывет дальше как ни в чем не бывало.
Волны качают нас вверх и вниз – две точки в море.
Заметить нас можно, только если случайно посмотреть в нашем направлении. Но они ДОЛЖНЫ нас заметить!
Андреас кричит, в голосе все возрастающее отчаяние. Из солидарности кричу вместе с ним. Но рев мотора заглушает все наши крики. Ну подойдите к релингу и посмотрите на море – хоть кто-нибудь!
Да, вон там кто-то стоит! Ребенок со светлыми волосами, кажется, мальчик. Обеими руками он держится за ограждение и смотрит прямо на нас…
Он нас видит!
Рядом с ним – какой-то взрослый, наверно, отец. Он курит и глядит в другую сторону.
– По-зо-ви! – орет Андреас мальчишке.
Но тот стоит, не шевелясь, не дергает отца за рукав, просто смотрит на нас как завороженный. Я машу и машу… И вдруг мальчик поднимает руку и машет в ответ.
– Не надо махать, позови кого-нибудь!!! – кричит Андреас. Нервы на пределе.
Мальчик не понимает, что происходит! Не понимает, что мы в опасности, он еще слишком мал!
Паром идет вперед, мальчик поворачивает голову, чтобы и дальше не терять нас из виду.
Я машу ему, и он еще раз машет в ответ.
– Идиот! Кретин! Он же нас видит, – рычит Андреас, ударяя рукой по воде. – Почему он ничего не делает?!
– Он еще маленький. Не понимает.
– Я тоже не понимаю! – Андреас вне себя. – Мы же тут подохнем! Сначала этот поляк придурочный, теперь этот мальчишка! Как будто они каждый день видят, как два человека в костюмах и масках посреди моря купаются.
Поперхнувшись водой, он кашляет.
– Черт, черт, черт! Надо было на буе оставаться! Идиотская идея – плыть дальше.
– Тогда нас уже везли бы обратно в ГДР, – рычу я в ответ. Я запретила себе вспоминать про буй. Буй – это прошлое!
