отца, который за ней приехал.
Наверное, это должно было её убедить, даже больше, возмутить, но она реагировала совершенно мне непонятно, хоть и была поражена.
— Мам, ты уверена, что он тебе изменил? — смотрела Аня с недоверием. — Даже не так. Он тебе изменил? Или ты это себе придумала?
— Не понимаю, что за странный вопрос, — тряхнула я головой.
— Это не странный, это очень простой вопрос, мам. Он тебе изменил? Да или нет?
— Ну, свечку я, конечно, не держала, — пожала я плечами.
— А папа что сказал?
— Он сказал «нет». Но он сказал, что есть другая женщина, и я видела…
Она сделала нетерпеливое движение, давая понять, что ждёт ответа. Я осеклась.
— Я не знаю. То есть, я так подумала...
— Блядь! — встала она. — Я сказала отцу: «Убирайся!» и вышвырнула за дверь его чемодан, потому что ты так подумала? Ты вообще адекватная?
Она схватила сумочку и обогнула меня как кучу мусора.
— Ты куда? — крикнула я ей вслед.
— Не твоё дело, я совершеннолетняя.
— Совершеннолетняя, но ты живёшь со мной, и я имею право знать… — кричала я ей вниз со второго этажа, пока она обувалась.
— Не имеешь! — ответила она и так громко хлопнула дверью, что стая голубей снялась с места и пронеслась мимо окна.
Ненавижу голубей.
— Да что я такого сказала? — стояла я как оплёванная. — Хотя бы объяснила, — взмахнула руками. — Ты понимаешь, что происходит? — спросила я стоящую в дверях Веронику.
Она отрицательно покачала головой.
Но не успели мы разойтись, как входная дверь снова открылась.
— Забыла телефон, — шагая через ступеньку, поднялась по лестнице Аня и прошла мимо нас в свою комнату.
— Папа тоже свой забыл, — сказала Вероника, — когда уезжал в Москву.
— Ань, будь добра, — снова встала я в дверях. — Объясни, пожалуйста, что не так. Лично я поняла, что она даже беременна от него.
— Она сама тебе это сказала? — сунула старшая в карман телефон.
— Она сказала, что беременность — это прекрасно, — следила я, как она ходит по комнате: снимает с зарядки футляр от наушников, складывает в него наушники. — И она знает, что это такое.
— И ты не придумала ничего умнее, только, что она беременна от нашего отца?
— Что значит, придумала? Разве это что-то невозможное? У него двое детей.
Глава 39
— Она была беременна, мам. От человека, у которого был рак. Они познакомились в онкоцентре, когда оба там лежали. Поженились. И она отказалась от лечения, чтобы выносить ребёнка. А ещё, знаешь, что она сделала? Повезла мужа в Испанию, чтобы пройти путь святого Иакова. Была у него такая мечта, но он уже не мог ходить. И она посадила его в инвалидную коляску и прошла с ним все восемьсот километров. Они дошли, а потом он умер у неё на руках, — на глазах дочери стояли слёзы. — Она привезла его домой и похоронила. А ребёнка потеряла.
— Ну, прям святая мученица, — развела я руками. — Очень ответственно. У него рак, у неё рак, а ребёнка кто должен был растить? Родители? Детский дом?
Аня покачала головой.
— Как у тебя всё звучит, мам, — она брезгливо скривилась.
— Как?
— Мерзко. Противно. Мелко. Неприятно. Мне продолжать? Всё, что бы ты ни говорила. Что с тобой не так? Да, конечно, всего лишь двое безответственных людей, готовых на всё, ради своей любви и своего малыша, отвратительная история, — хмыкнула дочь. — А на что готова ты ради нас, ради отца? Не потому, что он умирает, хотя у него наверняка тоже есть какая-нибудь мечта. А просто потому, что любишь? Если ты его, конечно, любишь, — смерила она меня взглядом.
— На что угодно, — ответила я.
— Правда? А как насчёт простить? За измену, которой не было? Или по сравнению с восемью сотнями километров пешком и мужеством отказаться от своей жизни ради жизни ребёнка это слишком сложно? Да что там, практически невозможно! Это же ты у нас великая мученица! Тебя предали. Тебе изменили. Тебя нужно жалеть.
— Знаешь, история, может, и красивая, — ответила я. — И не надо приписывать мне то, чего я не говорила. Но я не пойму, какое отношение она имеет ко мне. К нам. И почему твой отец не мог с ней переспать, а она забеременеть.
— Ты вообще меня слышала? — снова скривилась дочь, словно всё, что я говорю, вызывает у неё нестерпимую мигрень. — А, впрочем, неважно, — дёрнула она головой. — Ответ на твой вопрос: во-первых, потому, что не могла, а во-вторых, потому, что ты, видимо, совсем не знаешь человека, с которым прожила столько лет. Он сказал тебе «нет». Он же сказал?
— То есть эмоциональная измена не считается? То, что он в неё влюблён, проводит с ней время, тратит на неё деньги — всё это неважно.
— О боги, мама! — закатила она глаза. — Как же ты бываешь невыносима! Как любишь выворачивать, куда тебе удобно и выгодно. Я тоже в неё влюблена, и что? Слушаю каждый день, отправляю донаты её каналу. Скажешь, что я по девочкам? Или это другое?
— Конечно, другое!
— Конечно, нет, — отрезала она. — Буду поздно.
— Тебе завтра в универ, — снова крикнула я вдогонку.
— Да ладно, — хмыкнула она. — Вот спасибо, что напомнила, а то я, конечно, забыла бы.
Она хлопнула дверью.
И снова я плохая.
А вопрос остался прежним: что не так?
Я не
