шланга с длинным наконечником (типа тех, из которых поливают растения и цветы) какими-то химикатами из огромной пластиковой бочки. По структуре это напоминало что-то такое маслянистое, а по запаху – машинное масло
Меня так и не перевозят в другую тюрьму. Неделя прошла – и оказалось, на мое место уже разместили другого человека. Вот так. Даже в тюрьмах бывают очереди. Поэтому мне придется тут куковать уже вторую неделю. Хорошо, что чувствую себя уже намного лучше. Организм, видимо, понял, что помощи ждать неоткуда, и решил максимально активизироваться. Только нога опять заныла. Увы, она не способна к самостоятельной регенерации. А медпомощи явно не предвидится.
Март, 2016 год. Хьюстон, штат Техас. По дороге в никуда… В машине.
– Смотри, милая, – сказал Джо, указывая на билборд на шоссе. На билборде мой муж в боксерских перчатках.
Мы мчимся по дорогам города, которые погружаются в ночь. Поворачиваю голову налево – супруг за рулем, поворачиваю голову направо – супруг за окном… на билбордах.
18 марта, 2016 год. Хьюстон, штат Техас.
– У Джо прошел бой, он проиграл.
– Где он? – спросила я приглашенного на бой приятеля мужа.
– Он за рингом, его осматривает врач.
21 марта, 2016 год. Хьюстон, штат Техас. Впервые мой муж не отмечает мой день рождения. Он ничего не организовал и даже не позаботился о цветах. Он пьет, он расстроен проигрышем, он зол. Он больше не выглядит уверенным…
25 марта, 2016 год. Хьюстон, штат Техас. Мы в 10 минутах езды от дома после совместного ужина с приятелем Джо и его девушкой. Мы все покинули заведение после приезда туда людей, которых я видела раньше. Они присутствовали на бое супруга. Звонит девушка приятеля и просит вернуться, так как приятель зашел обратно в ресторан и долго не выходит, она сидит в машине на парковке и обеспокоена.
Едем обратно. На парковке нет людей. Заходим в ресторан, где были ранее. Приятель и его девушка в компании тех людей, из-за которых мы так скоропостижно уехали, весело проводят время. Муж отходит от меня и растворяется в толпе. Драка. Путь к выходу отрезан. Меня оттесняют кричащие люди в самый дальний угол. Раздаются выстрелы. Много выстрелов. Стреляют из автомата. Стреляют на улице. Стреляют по ресторану. Кто-то толкнул меня на пол и тащит за шиворот по полу. Смотрю на спасителя – это не мой муж. Я боюсь, что швы на ноге разойдутся. Я все еще с палочкой. Я и ей рада, врачи вообще не обещали, что я буду ходить.
Выстрелы. Звучат по-другому. Интервалы между ними больше, звук внутри ресторана. В стенах зияют дыры. Кругом огромные аквариумы с рыбами. Мой спаситель тащит меня по полу к бетонному проему за аквариумами. Если пуля пробьет аквариум, нас накроют толщи воды, рыбы и стекла.
Тишина. Перестрелка прекратилась. Поднимаюсь. Вокруг лежат люди. Крови не вижу. Все прячутся. Направляюсь к выходу. У выхода стоит человек с пистолетом – тот самый, которого я видела раньше. Он направляет пистолет мне в лицо. Молчит. Его глаза пусты. Он не владеет собой. Адреналин владеет им. Сейчас он живет исключительно инстинктами. Подбегает человек, который тащил меня по полу, спасая от пуль. Кладет руку на предплечье мужчины с отсутствующими глазами:
– Опусти пистолет. Она невинна.
Пистолет опущен, его глаза направлены на меня. Я прохожу мимо него к выходу. Я так и не выдохнула с того момента, как он направил пистолет мне в лицо. Сердце замерло. У входа в ресторан припаркован «мой» «мерседес», на капоте которого весь в крови лежит муж. Багажник открыт.
– Он меня подстрелил, – говорит Джо, пытаясь обрести баланс тела.
Мысли снова бегут в голове. Что делать? Дверь ресторана похожа на голландский сыр. Рискую: стучу, кричу, прошу о помощи, чтобы кто-нибудь сел за руль и отвез мужа в больницу… Я ведь так и не умею управлять автомобилем…
17
Оклахома
Спустя примерно две с половиной недели меня отправили в следующий перевалочно-сортировочный пункт – женскую тюрьму в Оклахоме. Доставили меня туда самолетом. Сначала на автобусе привезли в аэропорт штата Пенсильвания. Напрасно я надеялась испытать хоть частичку ощущений, которые испытала тогда, сидя в Нидерландах с Грэгом и двумя «центрами». Теперь меня перевозили как уже состоявшуюся федеральную заключенную. И я была в некоем шоке. Множество уровней защиты. Огромное количество человек в белых костюмах, похожих на скафандры. Маршалы с автоматами наперевес. Постоянный крик. И приказы.
– Иди прямо!
– Стоп! Иди справа!
– Остановись, обернись!
– Ноги в сторону!
– Руки поднять вверх!
– Лицом в пол! (В моем случае – в асфальт взлетно-посадочной полосы.)
И эти окрики со всех сторон. Какофония командных агрессивных голосов. Ко мне подскочила маршал и начала сдергивать резинки с моих волос. Вместе с волосами. Тут сопротивляться нет смысла. Но хотелось.
В тюрьме у тебя не так много своего. Денег на счету всегда мало, цены в тюремных магазинах всегда неоправданно завышены, и никогда не знаешь, когда и куда тебя могут перевести, – и не факт, что позволят забрать вещи. Потому даже какие-то не самые весомые аксессуары в жизни в тюрьме ценятся иначе. К примеру, резинки для волос. Такое редко можно купить. Потому надо искать способы. Находишь что-то похожее на лезвие, чтобы отрезать резинку с носка. Или распускаешь одежду на нитки, чтобы там найти нужное. В тюрьме волосы очень страдают, особенно когда так часто переезжаешь, как я. А уход за волосами важен в любой ситуации, думаю, девушки меня точно поняли бы. Что ж, теперь придется искать новые резинки…
В аэропорту произошел небольшой казус. Нас погрузили в самолет, направляющийся в Оклахому. В то же время прилетел самолет с заключенными из Оклахомы. Девушек должны были перевозить в Филадельфию. Но, говоря метафорически, радистка Кэт не явилась на встречу. Девушки подышали воздухом аэропорта Пенсильвании и отправились обратно в Оклахому, вместе с нами. Причины неявки офицеров непонятны. Но я заметила, как наши офицеры в своих скафандрах что-то живо обсуждали, вроде бы по этому поводу.
И вот я в Оклахоме. Оказывается, в Варсе был чуть ли не курорт. Тут полнейший аншлаг. 86 женщин в одном помещении. Целых четыре душа в распоряжении. И ряд керамических унитазов. Без каких-либо перегородок. Я называю это – «общение без границ». Это же частично касается и душей. Если два из них располагаются на довольно большом расстоянии друг от друга, то два других расположены практически вплотную. Если двое моются одновременно, то грязная пена от одного вольготно летит на другого. Перпетуум мой-перемойбиль. Помимо федеральных заключенных, тут сидят и местные, они уже здесь по году и более. У них тут своя налаженная жизнь. В том числе и семейная. И когда парочки вместе уходят в душ, остальные
