поэтому ее обслуживают по высшему разряду, но никто мою шутку не ценит. Более того, Рэй начинает искренне всхлипывать, но Кайла велит ей не разводить тут трагедию и вернуться на свое место. Похоже, наш музыкальный руководитель построже, чем я думала.
Меж тем Абель Пирс даже не заметил отсутствия Валери. Он увлеченно перешептывается с Гарфилдом возле лестницы. Мы должны сделать разводку для второго акта, сцен номер два, три и четыре. В первой Джимми и Милли наконец-то признаются друг другу в любви и миленько поют дуэтом. Следующая сцена – очередной ужасный выход Чин Хо, где они с Бун Фу рыдая зовут мамотьку. Затем идет сцена с кордебалетом в джазовом клубе двадцатых. Вчера Абель сказал, что сегодня утром все должны быть на репетиции, потому что, как следует потрудившись и сосредоточившись, мы сможем «расквитаться с этой частью за пару часов» и пораньше уйти на обед. А еще он отметил, что нам нужно «брать пример с коллег по сцене». С учетом того, что они с Гарфилдом все никак не договорятся, Валери где-то блюет, а Рэй на грани истерики, пораньше уйти на обед сегодня вряд ли получится.
Я стекаю с комковатого кресла в зрительном зале, и до меня доносится голос Софии, сидящей в четырех рядах от меня, – она повторяет реплики с одной из девчонок из кордебалета.
– Грусна быть адной в этам мире! – вопит она. – Фу, акцент у меня не тот. Должно пожестче звучать, понимаешь?
Девчонка из кордебалета согласно угукает. Я накрываю лицо сценарием, чтобы никто не заметил, как я закатываю глаза. Но после того как София коверкает еще одну реплику, я не выдерживаю и оборачиваюсь – вдали кривится ее рот. Мне хочется поступить как Валери – заблевать все в пределах видимости.
Абель Пирс все еще переговаривается вполголоса возле лестницы. Одет он, как обычно, в выглаженную рубашку «шотландку» и костюмные брюки, но крутым профессионалом мне больше не кажется. Скорее, напоминает поддельного Санту. Угроза режиссера все еще звучит у меня в голове: вы предпочли бы выступать в кордебалете? Продиравшись несколько недель через хреново выписанные реплики, растянув рот в десятке-другом фальшивых улыбок, я, честно говоря, уже не считаю этот вариант таким уж плохим. Возможно, на заднем плане мне было бы куда веселее – я бы оттанцевала себе все ноги, не переживая ни о чем другом. Но тогда кому достанется моя роль? Рэй? Еще одной загорелой белой девчонке, которая не погнушается рыдать на ломаном китайском и бегать по прачечной? Нет, я не могу этого допустить. Смотреть, как кто-то другой позорится в этой роли, было бы куда хуже.
И тут наконец Абель Пирс хлопает Гарфилда по плечу и, вернувшись на сцену, обращается к актерам:
– Так, ребята, давайте уже начнем.
Разве это не мы его пятнадцать минут ждали?
– Сначала проведем расстановку для второй сцены второго акта, – говорит он. – Милли и Джимми, выйдите на сцену.
– Эм-м, – подает голос Рэй и вскидывает руку, – Милли тут нет. У Валери пищевое отравление.
Знаете, возможно, это самое умное, что когда-либо говорила Рэй. Не успев собраться с мыслями, я вскакиваю с места – мое сидение гулко ударяется в спинку.
– Я могу выйти! – выкрикиваю я с чрезмерным энтузиазмом. – Я могу подменить Валери. Мы с ней соседки по комнате, и я могу сделать заметки и всё ей передать, когда она поправится.
Настойчивость, звучащая в моем в голосе, поражает меня саму – как, видимо, и Абеля, потому что он некоторое время хранит молчание, только поглаживает бороду. Давай, поддельный Санта, побалуй меня хоть одним подарочком. А потом я снова займусь тем, чем должна.
– Ладно, – говорит он, – хорошо.
– Правда? – Верится с трудом.
– Да, правда. – Он машет Чейни, который, наверное, сидит в своем пустом заднем ряду и посмеивается, наблюдая за всей этой сценой. – Вы оба – поднимитесь сюда. Сейчас все быстренько решим.
Ноги несут меня на авансцену – кажется, что я не всхожу, а взлетаю на нее. На других девчонок я даже не оглядываюсь – те, скорее всего, дуются из-за того, что я успела вызваться раньше них. Смотрю только на красавчика Чейни, который вальяжно шагает по проходу и наконец занимает место рядом со мной. Он ухмыляется, демонстрируя свои фирменные ямочки. Аромат одеколона «Акс» резко устремляется в мои легкие.
– Ну и ну, – говорит Чейни, – нам все-таки досталась любовная сцена.
– Они в ней даже не целуются, – напоминаю я ему.
Чейни театрально вздыхает.
– Туше.
Абель надевает очки, до того висевшие на цепочке у него на шее, и останавливается позади нас. Он начинает с серии указаний по сценическому движению, которые я прилежно записываю в блокнот. Затем объясняет, что движет нашими персонажами.
– Итак, на этом этапе истории Милли расстроена, потому что осознает свои чувства к Джимми, но думает, что он встречается с Дороти. Когда он забирается в окно ее офиса, она ведет себя раздраженно, но лишь потому, что испытывает ревность. Понятно?
– Понятно, – откликаюсь я.
– А Джимми только что понял, что влюблен в Милли. Он привык считать себя искушенным ньюйоркцем, но сейчас у него в голове полный сыр-бор. Он пытается разобраться, что это за новое чувство такое.
– Отлично, – говорит Чейни. – С Эв сыграть такое будет проще простого.
Я уже говорила, что Чейни Уитакер Элдрич – самый обворожительный парень на планете? Благослови его боженька за то, что он не дает мне двинуться умом все эти недели.
Абель зажимает переносицу так, будто его уже изрядно утомило существование на свете подростков.
– Займите свои места, и давайте разок прогоним сцену.
Я подхожу к Чейни, стоящему у ненастоящего окна, притворяюсь сердитой и расстроенной из-за того, что ни в любви, ни на работе у меня не ладится. Затем я сержусь еще сильнее, в лоб спрашиваю его, что он делал вчера вечером в комнате у Дороти, и смущаюсь, когда он признается, что запутался в своих чувствах. Чейни сводит брови и смотрит вдаль, признаваясь, как я ему нравлюсь. То есть Милли. Он такой хорошенький, когда волнуется, – пусть даже это всего лишь игра. А потом Чейни заводит песню – начало нашего дуэта.
– Стоп, – вмешивается Абель, – давайте без песен. Кайла их с вами еще не отрепетировала. Давайте сейчас просто проговорим музыкальные номера.
Чейни хмурится, разочарованный тем, что ему не удалось продемонстрировать свой талант. И я его не виню. Поет он великолепно.
– А сейчас, – говорит Абель, – я хочу, чтобы во время песни Джимми спустился с подоконника и пошел по кабинету Милли. И, Эверет,
