щеки цвета греха, похоть и страх воюют в ее глазах.
— Ты доверяешь мне? — спрашиваю я.
— Да.
— Хорошо.
Еще один кусок футболки оказывается в моей руке, расходясь как шелк, когда я подношу к нему лезвие. Отбрасываю его, грубо беру Элоди за бедро и притягиваю ближе к себе.
— Когда я говорю тебе, что хочу, чтобы ты была голой, ты должна быть голой, Эль.
На этот раз, когда разрезаю лезвием материал, я не отрезаю кусок. Я лишь разрезаю его, делая пятнадцатисантиметровый разрыв в ткани прямо напротив ее живота. Разрыв обнажает ее кожу, давая мне самый восхитительный вид на ее подтянутый живот. Так, блядь, сексуально. Так чертовски возбуждающе. Я попеременно отрезаю кусочки ткани и делаю надрезы, работая быстро и уверенно, стараясь не задеть ее кожу. Рукава. Грудь. По всему животу. Очень скоро тело Элоди едва прикрывают лоскуты футболки. Только один участок материала я приберег напоследок. Она шипит, ругается под нос, когда я разрезаю длинную диагональную щель в футболке над правой стороной ее груди, и обнажается бледно-розовый бутон ее соска и половину груди.
— Черт. — Я замираю от вида ее, привязанной невидимыми путами к кровати, голова откинута назад, мышцы горла работают, когда девушка пытается сглотнуть. Ее тело великолепно. Кожа такая бледная. Такая совершенная, так и просится, чтобы к ней прикоснулись. Элоди находится на грани гипервентиляции, ее грудная клетка быстро поднимается и опускается.
Опустившись, я прижимаюсь к ней и провожу языком по ее тугому, идеальному соску, со стоном втягивая его в рот.
— А-а-а! Черт! Рэн! Черт, это так… так… святое дерьмо!
Я тут же сжимаю зубы. Мое терпение лопнуло и покинуло меня. Не то чтобы оно у меня вообще было. Вцепившись в ее плоть, я сильно дергаю, вызывая у девушки сдавленный вскрик, который звучит как сочетание удовольствия и боли. Прежде чем она успевает оправиться от укуса, я откидываюсь назад, отрываю лоскуты футболки от ее тела и разрезаю ее с другой стороны, обнажая левую грудь. На этот раз я вижу весь изгиб ее груди, и вид сводит меня с ума. Я беру этот сосок в рот, прикусываю, накрываю ладонью выпуклость и удерживаю на месте, облизывая и посасывая. Элоди бьется и извивается, ее ноги путаются в простынях, глаза закатываются. Она ругается и проклинает, умоляет и просит, побуждая меня продолжать и умоляя остановиться. Все это время она пальцами запутывается в моих волосах и притягивает меня ближе, прижимая к своей груди, пока я не могу больше терпеть.
Я вырываюсь из ее рук, хватаю то, что осталось от подола футболки, и тяну лезвие вверх, разрывая рваный материал на две части. В мгновение ока футболка содрана с ее потрясающего тела, а ее лоскуты отброшены на кровать. Элоди лежит передо мной в одних бирюзовых трусиках… и то недолго.
Девушка смотрит на меня, на ее прекрасном лице написана нужда, и я вижу это в ее глазах: она знает, что будет дальше.
— Я собираюсь овладеть каждым сантиметром твоего тела, — говорю ей. — Твоей задницей. Твоим ртом. Я заставлю тебя кончить так сильно, что ты даже не вспомнишь своего имени. Снова… и снова… и снова…
— Черт. — Элоди произносит это слово, и от того, как оно звучит на ее губах, у меня кружится голова.
— Раздвинь ноги.
Элоди делает это, раздвигая ноги так, что ее колени широко разведены в стороны. Как только она отклоняется назад, я занимаю свое законное место между ее бедер и начинаю работать лезвием. На этот раз я просовываю пальцы под кружево и приподнимаю его, с шипением вдыхая сквозь зубы, когда обнаруживаю, насколько она мокрая.
— Посмотри, что ты наделала, — рычу я себе под нос. — Ты промочила трусики, Элоди. Разве я не говорил тебе, что так и будет? А?
Я слышу, как у нее перехватывает дыхание, но девушка не произносит ни слова. Ее очаровательные тихие всхлипы раздаются с каждой секундой, звуча все более и более жалобно, пока я очень осторожно разрезаю тончайшую ткань ее трусиков.
— О, мой гребаный бог. — Я прикусываю нижнюю губу зубами, сдерживая поток слов, которые заставили бы покраснеть даже самый извращенный кусок дерьма. Ее киска… Боже, ее киска чертовски идеальна.
Лезвие.
Чертово лезвие.
Мне нужно избавиться от него, пока я не поддался всем тем грязным вещам, которые хочу с ней сделать. Диван слишком далеко. Я быстро перегибаюсь через кровать и кладу его на тумбочку. Через мгновение я снова оказываюсь между бедер Элоди. Зарываюсь лицом между ними, и влага ее киски покрывает мой нос, рот и лицо… это больше, чем я, блядь, могу вынести.
Я лижу ее. Вдыхаю ее. Вжимаюсь в нее лицом, желая получить все это, нуждаясь в этом больше, чем в воздухе в моих гребаных легких. С остервенением провожу языком по ее разорванным трусикам и стону, ощущая сладостный вкус влажного материала. Такими темпами я воспламенюсь и уничтожу половину Фэрбенкса. Там не останется ни одного человека. Покусывая клитор Элоди сквозь бирюзовое кружево, я чувствую, как набухший, тугой бутон скользит по моим зубам, и почти рычу. Я, блядь, не могу с этим справиться. Не. Могу.
Я чертовски возбужден.
Лицо Элоди пунцовое, оттенок желания, стыда и отчаяния. Тот вид голода, который бродит во мне, убивал людей и раньше. Он развязывал войны. Свергал правительства и проливал реки крови. Я должен обладать этой девушкой прямо сейчас, иначе совершу какую-нибудь чертову глупость.
Ее нижнее белье открывает мне самый скандальный доступ к ее киске, но этого недостаточно. Я хочу большего.
— Сними трусики.
Элоди подтягивает колени к подбородку, гладкие, бледные икры вытягиваются вверх, когда она тянет обрывок кружева по бедрам и полностью снимает его.
— Ложись на живот, — приказываю я.
Моя хорошая девочка делает, что ей говорят. Впиваюсь пальцами в плоть ее задницы. Боже мой, ее попка само совершенство. Я провожу языком по линии перехода ягодицы к бедру, издавая горловой рык, одержимый ощущением.
— Приподними бедра для меня. Да, вот так. Вот так.
Она выгибает спину, поднимая задницу вверх, ее бедра прижимаются друг к другу, и кровь шумит у меня в ушах. Никогда еще я не видел ничего настолько сексуального, как сейчас: идеальная, тугая, влажная маленькая киска Элоди, обнаженная и выставленная мне на обозрение. Мои руки дрожат, когда я протягиваю руку и раздвигаю ее складочки. Шипение вырывается сквозь стиснутые зубы.
— Блядь. — Это слово обжигает мне горло. — Твои прелестные маленькие дырочки. Я вижу, как сильно ты хочешь меня. Ты пульсируешь для меня, не так ли,
