И капитан Джексон Джонатан Джонс посмотрел на меня, а я сказал:
– Ни разу. Никогда в жизни. Тебя с нами не было. Ты вообще дома не бываешь. Ты не приехал домой, даже когда Карриэр заболел. Ты приехал, только когда он умер. Только когда он умер! Будь ты проклят!
– Закрой рот, – сказал капитан Джексон Джонатан Джонс.
– А кто такой Макс?
– Мальчик. Просто маленький мальчик. Эй, видишь? Посмотри на костер. Ты облажался.
– Нет, это ты облажался! – И тут я, кажется, сорвался на птичий визг: – Ты, ты облажался, ты!
А капитан Джексон Джонатан Джонс отфутболил пылающие сучья в сырую траву, и с толстых листьев на них пролилась вода, и белые птицы разорались, почуяв запах дыма.
– Надень сухую майку, – сказал он.
– Ты не приехал.
– Карриэр умер не по моей вине.
– И никогда не возвращайся домой – я только рад буду.
– Собирайся, уходим, – сказал он.
– Молодой господин Картер!
Он залезает в палатку, а я стою снаружи, мне тяжело дышать – так тяжело, как вообще может быть тяжело дышать живому человеку, и тут из низкой травы появляется змея и, извиваясь, ползет зигзагами по поляне, ее сплющенная голова чуть приподнята, и какое же у нее длинное, какое совершенное тело, и кончик ее хвоста раскачивается, и вот она слышит, как отец чем-то шуршит в палатке, и вся змея – от головы до хвоста – мешкает.
Она замирает.
Замирает прямо у входа в палатку, откуда должен вылезти отец.
Прямо на том месте, куда он должен наступить.
И тут передо мной оказался Дворецкий, наклонился ко мне – нос к носу, положил руки мне на плечи, посмотрел на меня.
И вот я вижу – рука отца высовывается из палатки.
А я не говорю ни слова. Ох, я – ни слова, ни полслова.
Голова отца высовывается наружу.
Сплющенная голова змеи приподнимается.
Вот коленка отца, вот его ступня.
А я – как воды в рот набрал. Потому что он невнимательно смотрит по сторонам.
И до домика лесника нам не добраться. Просто не дожить – и все.
И тогда я начинаю кричать. Мне кажется, я кричу.
– Значит, это вас в конце концов настигло, – сказал шепотом Дворецкий.
Выстрел. Все визгливые птицы взлетают, и эхо выстрела возвращается к нам снова, и снова, и снова.
И отец смотрит на меня, и в глазах у него удивление, и шок, и страх, и жуткая обида, и…
– Картер, – сказал Дворецкий.
– И когда же ты собирался меня предупредить? – спрашивает капитан Джексон Джонатан Джонс.
А я сомневаюсь, что вообще собирался его предупреждать, я сомневаюсь – и он это замечает.
Дворецкий погладил меня по щеке.
А я сказал:
– Отец не вернется домой, потому что я его не пред…
– Нет. Вы совершенно ни при чем.
Я посмотрел на Дворецкого:
– А вы-то откуда знаете?
– Он мне слил.
– Он слил?
Дворецкий кивнул.
– Он рассказал мне, что случилось.
Перед глазами у меня все поплыло.
– Еще чуть-чуть, и змея бы его укусила. А я ничего не…
– Но вы его предупредили.
– Но я же…
– Картер, – сказал Дворецкий, – вы не «облажались». Облажался ваш отец. Он не приехал, когда в этом была необходимость, – боюсь, не в первый и не в последний раз. Он не смог признаться себе, что поступил нехорошо и продолжает поступать нехорошо. Вот почему он стал выискивать причины там, где никаких причин нет и быть не может. В таких обстоятельствах мужчины порой ведут себя… скажем так, не по-джентльменски.
– Вы знаете, что я ему сказал?
Дворецкий кивнул.
– Я сказал, что не хочу, чтобы он возвращался домой.
– Но это не так, – сказал Дворецкий.
– Я это со зла сказал.
– Потому что рассердились. Да, именно так – вы рассердились.
Перед глазами все снова поплыло.
– Но из-за того, что я…
– Отбросьте эти мысли. То, что случилось, запятнало его честь, а не вашу. Не взваливайте на себя бремя чужих поступков. Вы порядочный и благородный молодой человек, преданный и искренне любящий брат и сын.
Дворецкий помедлил. А потом добавил:
– И джентльмен.
– Джентльмен?
Дворецкий приосанился.
– Молодой господин Картер, я – джентльмен при джентльмене. Я имею честь служить только джентльменам.
Все расплылось еще сильнее.
– Знайте: я не разревелся.
– Ну разумеется, ничего подобного.
– Эй, – окликнул Сингх. – Играть сегодня будем?
– Будем ли мы играть? – спросил у меня Дворецкий.
Эхо выстрела почти затихло.
Я кивнул.
И Дворецкий кивнул.
– Раз уж мы облачились в белую форму, почему бы не попробовать сыграть? – Потрепал меня по плечу, а потом отстранился, повернулся, обратился к крикетной команде восьмого класса: – Капитан Сингх, велите вашему первому бетсмену встать у калитки. Молодой господин Хоупвелл, молодой господин Брайен, готовы? Итак, крикетисты, оба бетсмена готовы, боулер закончил разминку, час пробил. «Индия», оставайтесь на своих позициях. А вы, боулер… – Я посмотрел на Дворецкого. – Боулер, пусть матч начнется удачно.
Знаете, что я вам скажу? Голубые горы в Австралии – кошмар.
Полный кошмар.
Все сырое. Листья, тропа, воздух. Все вокруг. С деревьев капает вода – а больше от этих деревьев нет никакого проку. Палатка отсыревает и пахнет сыростью. Спальный мешок отсыревает и пахнет сыростью. С тропы сходить нельзя, иначе тебя прикончат динозавры, змеи или крокодилы, и ты можешь думать только о них. А когда пытаешься справить нужду за деревом – где уже поджидают динозавры, змеи или крокодилы, – до тебя вдруг доходит, что кое-какие части твоего тела ничем не защищены, и страшно не хочется, чтобы тебя за эти части покусали. А еще там очень жарко, но отсыревшее не высыхает, потому что там еще и очень влажно – примерно как на дне океана. А тот, с кем ты идешь, брюзжит и во всем винит тебя, даже в том, в чем ты совсем не виноват, и… Голубые горы в Австралии – кошмар.
– Ну и где же ваш мяч? – спросил Хоупвелл.
Кошмар.
– Покажем, на что мы способны? – спросил Дворецкий.
И я показал.
25
Бетсмены
Бетсмены всегда выходят отбивать мяч по двое. Один называется «страйкер», другой – «нон-страйкер». Чтобы завоевать очко за перебежку, оба бетсмена, как только один из них отбил мяч, должны пробежать по питчу к противоположным калиткам и коснуться (битой или какой-то частью тела) грунта за чертой, которая называется «поппинг-криз». Бетсмены зависят от решений и действий друг друга, и, если они не будут играть слаженно, команда не сможет победить.
