В крикетном матче участвуют две команды. Одна «играет в поле» – то есть в нападении, другая отбивает мяч – то есть играет в защите. На протяжении матча команды меняются местами. В каждой может быть не больше одиннадцати игроков. Капитан отбивающей команды решает, в какой очередности выходят играть его бетсмены – игроки, отбивающие мяч. Капитан команды, играющей в поле, расставляет полевых игроков на позиции, исходя из стиля и темпа каждого из своих боулеров – игроков, подающих мяч.
Если бы это произошло не в первый день учебного года, и если бы прошлым вечером мама не проплакала все глаза, и если бы топливный насос джипа работал как ему полагается, и если бы дождь не бушевал, как в австралийских тропиках, – а я попадал в такую грозу и знаю, каково это, – и если бы последнее молоко – у нас остался единственный пакет однопроцентного – не скисло, наша мама, скорее всего, даже не впустила бы Дворецкого.
Но день не задался с самого утра – а было только четверть восьмого.
В четверть восьмого утра в первый день учебного года – вот когда в нашу дверь позвонил Дворецкий.
Открывать пошел я.
Увидел на крыльце какого-то дядьку. Оглядел его.
И спросил:
– Вы нас разыграть хотите?
Вы бы тоже так спросили. Дядька был высокий и пузатый, в костюме, какие надевают на похороны, – а на похоронах я тоже однажды был и знаю, в чем на них ходят, – и в шляпе, которая называется «котелок». Котелок! Таких шляп не носят, наверное, с тех пор, как по улицам перестали ездить кареты. Причем дядька даже под австралийской тропической грозой вообще не промок: ни на животе, ни на похоронном костюме, ни на котелке ни капли воды, потому что он держал над собой зонт величиной со спутниковую тарелку.
Дядька посмотрел на меня сверху.
– Уверяю вас, молодой человек, я никогда никого не разыгрываю.
Я закрыл дверь перед его носом.
Пошел на кухню. Эмили завтракала всухомятку хлопьями «Сахарные звездочки Аса Роботроида», а мама причесывала ее, и по подбородку Эмили тянулись две сосульки из хлопьев. Шарли все еще искала второй желтый носок, потому что в четвертом классе никак нельзя надеть в школу другие носки: «нельзя, нельзя, нельзя, нельзя!» – а Энни говорила ей: «Ведешь себя как маленькая», а Шарли отвечала: «И вовсе не как маленькая, не как маленькая, не как маленькая! Думаешь, если ты в пятый перешла, теперь можешь мной командовать?» Тут Шарли посмотрела на меня и спросила: «Правда, Картер?» А я сказал: «Мое дело – сторона».
– Картер, – сказала мама, – твоя овсянка на плите, изюма насыпь сам, орешки тоже есть, а вот тростниковый сахар кончился. Но сначала, Картер, будь добр, сбегай в магазин и…
– У нас на крыльце какой-то дядька, – сказал я.
– Что-о?
– У нас на крыльце какой-то дядька.
У мамы сразу руки опустились. – Он военный? – спросила она, зажав в руках шпильки.
Я пожал плечами.
– Да или нет? – спросила мама.
– Он в штатском.
– Ты уверен?
– Вполне.
Мама снова занялась прической Эмили.
– Скажи ему, что сегодня первый день учебного года, и пусть он уйдет и поищет других покупателей, что бы он там ни продавал в семь пятнадцать утра!
– Пусть Энни сходит.
Мама уставилась на меня Супервзглядом, и тогда я вернулся в прихожую и еще раз открыл дверь.
– Мама говорит, что сегодня первый день учебного года и чтобы вы ушли и поискали других покупателей, что бы вы тут ни продавали в семь пятнадцать утра!
Он отряхнул зонт. И сказал:
– Молодой господин Джонс, известите, пожалуйста, вашу матушку, что мне бы очень хотелось с ней поговорить.
Я закрыл дверь перед его носом.
Вернулся на кухню.
– Сказал ему, чтоб он ушел? – спросила мама. По крайней мере, так мне послышалось. У нее был полон рот шпилек, и она втыкала их в голову Эмили, а Эмили после каждого тычка визжала и выплевывала «Сахарные звездочки Аса Роботроида», поэтому разобрать мамины слова было нелегко.
– Он хочет с тобой поговорить, – сказал я.
– А я с ним говорить не…
Шарли вдруг взвыла, держа на весу второй желтый носок, – оказывается, Нед его облевал. Нед – наша такса, а такс часто тошнит.
– Картер, сбегай купи молока, – сказала мама. – Шарли, перестань плакать. Энни, перестань передразнивать Шарли – только хуже делаешь. Эмили, если ты еще раз дернешь головой, я пришпилю тебе челку к бровям.
Я вернулся в прихожую и опять открыл дверь.
Дядька все еще стоял на крыльце, но австралийская тропическая гроза постепенно просачивалась даже под его зонт.
– Послушайте, – сказал я, – мама там уже очумевает. Мне надо в магазин за молоком, а то как же нам без молока завтракать? А Шарли плачет, потому что Нед облевал ее желтый носок, а Энни вредничает – хуже геморроя, а Эмили мама вот-вот пришпилит челку к бровям, а у меня еще рюкзак не собран – а это дело долгое, чтоб вы знали, а нам скоро выходить, потому что мы пойдем пешком, потому что у джипа сломан топливный насос, а зонтик один на всех. В общем, вам лучше уйти…
Дядька наклонился ко мне.
– Молодой господин Джонс, – сказал он, – если бы вы умели перебегать между калитками так же быстро, как сейчас тараторите, неуклюже сцепляя части предложения, то вы были бы на вес золота в любой крикетной команде на любом тестовом[1] матче. Но в данный момент вернитесь-ка в дом. Идите к себе в комнату и сложите в рюкзак все, что вам нужно. Покончив с этой задачей, вы найдете свою матушку и предпримете все усилия, чтобы она больше не… – он замялся, – чтобы она не очумевала. – Он слегка наклонил зонтик, загораживаясь от австралийской тропической грозы. – А пока вы предпринимаете все усилия, я доставлю молоко.
