ели его в тишине, каждый кусочек напоминал о нашем жалком состоянии.
В те дни у нас не было ничего. Ни тепла, ни еды, ни надежды. Но мы были друг у друга. Мы были стаей, наше выживание зависело друг от друга. Мы дали молчаливую клятву там, в темноте, где наши желудки болели, а тела замерзали: Мы поднимемся выше этого. Мы выберемся из этого ада, чего бы нам это ни стоило. Мы станем теми, кого боятся люди, а не теми, кто дрожит от страха.
Сейчас, стоя в этом роскошном особняке, окруженном богатством и властью, я не могу отделаться от чувства грусти. Мы добились всего, чего хотели, и все же в доме царит пустота, зияющая дыра, которую не могут заполнить ни деньги, ни вся власть в мире. Я смотрю на Софию, ее рука покоится на округлившемся животе, в ней наше будущее, наше наследие. Может быть, именно она — та самая недостающая часть. Может быть, она сможет заполнить пустоту, которая преследует нас с тех холодных, отчаянных ночей нашего детства.
Наступает утро, и я оказываюсь на кухне, в самом сердце острова. Меня посещает мысль, что мы никогда не сделали бы все это ради женщины, но София… она, черт возьми, владеет нами всеми. Мысль о том, чтобы "бороться" за нее, почти забавна.
И тут я вижу ее. Волосы Софии в беспорядке, как будто она только что встала с постели. Она лежит на диване, погрузившись в один из романтических романов. Вид ее, такой расслабленной, такой домашней, что-то делает со мной. Как будто она вплелась в ткань нашей жизни, органично и безвозвратно.
Я прислоняюсь к дверному косяку, наблюдая за ней.
— Как прошло свидание? — Спрашиваю я, мой голос спокоен, но сердце не на месте.
Она поднимает глаза, на ее губах играет намек на улыбку.
— Это было… безумие.
Я придвигаюсь ближе.
— Правда? Лучше, чем то, куда я отвезу тебя сегодня вечером?
Она наклоняет голову:
— И куда же ты отвезешь меня сегодня вечером?
Я ухмыляюсь, мне нравится эта наша игра.
— Не будет сюрпризом, если я скажу тебе сейчас, правда?
Ее смех мягкий, музыкальный.
— Думаю, не будет.
— Так ты читаешь? — Я показываю на ее роман и не могу удержаться от ухмылки.
Она выглядит немного застигнутой врасплох, на ее щеках проступает румянец.
— Ну да, от скуки, знаешь ли.
Но по тому, как кривится ее улыбка, можно подумать, что она скрывает какой-то секрет. Мысль о том, что она покинет нас через девять месяцев, охватывает меня страхом, настолько сильным, что он почти парализует. Я отгоняю его, сосредоточившись на настоящем, на ней.
— Что они там делают в твоей книге?
Она колеблется, прикусив губу.
— Просто… ну, знаешь, скучные романтические вещи.
Я наклоняюсь ближе, мой взгляд падает на страницу, которую она читала. Это явно не просто "скучная романтика". Я указываю на страницу, где слова более чем наглядны.
— Правда? По-моему, это не скучно.
Она пытается прикрыть книгу рукой, но уже слишком поздно. Я видел это, и теперь образ запечатлен в моей памяти — София, читающая что-то настолько откровенное, настолько острое. Это дико интригует и несомненно возбуждает.
Ее нитка жемчуга привлекает мое внимание. Я протягиваю руку и беру ее в руки, на губах играет ухмылка, когда я представляю, как потом жемчуг будет рассыпан по простыням нашей кровати. Она тяжело сглатывает, и я вижу, как напрягается ее горло.
— Жемчуг тебе идет, — пробормотал я ей на ухо. Мой голос низкий и хриплый, в нем звучат темные обещания.
— Я… спасибо, — заикаясь, пролепетала она, ее щеки раскраснелись.
— Это подарок Максима?
— Нет, он принадлежал моей бабушке.
Почему я никогда не замечал этого раньше? Но, опять же, мы очень мало знаем о ее происхождении, о том, кто на самом деле София под слоями, которые она демонстрирует миру.
Я позволил жемчугу проскользнуть сквозь мои пальцы, как символу ее истории, ее личности.
— Твоя бабушка, должно быть, была замечательной женщиной, — говорю я, искренне интересуясь этой частью ее жизни.
София кивает, уголки ее рта подергиваются легкой улыбкой.
— Она была замечательной, — тихо говорит она, ее глаза затуманены воспоминаниями. — Она была сильной и доброй. Она многое пережила, понимаешь? Эти жемчужины были одной из немногих вещей, за которые она держалась, несмотря ни на что.
Раньше меня это никогда не интриговало, но при упоминании ее бабушки я беру инициативу в свои руки. Я выхватываю книгу из ее рук и сажусь рядом с ней, достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, исходящее от ее тела.
— Расскажи мне больше, — настаиваю я.
— О чем?
— О своем прошлом, — говорю я, встречаясь с ней взглядом.
Она издает короткий, почти недоверчивый смешок.
— Серьезно? И ты собираешься спросить, какой у меня любимый цвет?
— Я уже знаю. Синий. Ты часто его носишь.
Хотя мне она больше нравится без него. Она усмехается, глядя вниз. Видно, что она несколько удивлена, а может, даже впечатлена моим вниманием к деталям. Я знаю о ней больше, чем она сама, и это приносит мне чувство удовлетворения.
— Интересно, что я могу рассказать тебе больше, чем ты уже знаете, — размышляет она.
— Попробуй, — говорю я, мой тон тверд и в то же время открыт. Мне искренне интересно, я жажду узнать больше о женщине, которой удалось так глубоко запутаться в нашей жизни.
София сдвигается с места, откидываясь на спинку дивана, ее взгляд задумчив.
— Ну, — начинает она, ее голос сначала немного колеблется. — Моя жизнь не была такой насыщенной событиями, как ваша. Но у меня была своя доля борьбы, понимаешь?
— У меня есть время. — Я призываю ее продолжать.
— Ладно, начнем с моего рождения. Мой отец ушел от нас, когда я была совсем маленькой. Я росла единственным ребенком. Я никогда не видела своего отца, понятия не имею, где он и что делает. Но моя мама всегда была
