двум поводам: что его метла окажется самой красивой и его обвинят в подтасовке результатов, или что она окажется самой страшной или вообще развалится.
Как оказалось, он переживал не о том.
Никто не пожелал участвовать в соревновании. Деревенские как будто вымерли, только иногда кто-то прошмыгивал задами, стороной обходя площадь. Василий негодовал.
— Я не понимаю, — жаловался он Марьяше позднее. — Может, они пироги с рыбой не любят?
Они сидели в его доме. Был уже вечер, потрескивала лучина, а больше ни звука. Все затаились с обеда — ни голосов, ничего. Обычно хоть сплетничают, или ругаются, или огрызки бросают, кто дальше, шумят и смеются, или шешков гоняют, а тут совсем притихли.
— Как не любить? — возмутилась Марьяша. — Мои-то пироги всем по нраву!
— Может, я осиновые ветки прихватил нечаянно?
— Так нет осины в том садочке.
— Тогда, может, они не знают, что такое номинация?..
— А ты, Вася, созови их поутру да спроси, — посоветовала Марьяша. — Всё лучше, чем гадать.
Так он и решил поступить.
Его утешило только одно: пироги почти целиком достались ему.
— Нет, я правда не понимаю, — сказал он, прожевав кусок. — За эти пироги можно сделать что угодно. Блин, реально классные пироги!
— Что ты, Вася, — довольно сказала Марьяша, — нет там ни кваса, ни блинов. Яйца, да молоко, да мучица… Ты ешь на здоровье!
На следующий день Василий ударил в котёл на площади. Бить пришлось долго, народ сходился неохотно. Вытягивая шеи, они присматривались издалека и вообще не торопились.
— Значит, так, — громко сказал Василий. — Я в вас разочарован. Мы вас вчера ждали, ждали… В чём дело, вы что, пироги не любите?
— Каки таки пироги? — спросил один из парней с копытами.
— Свои-то заботы у кажного, — ворчливо сказала старушка с утиным лицом. — Туточки и без плетня всё ладно, нешто он надобен? А ежели свербит в одном месте, сам тот плетень и ставь!
— Какой такой плетень? — опешил Василий. — Я вас звал мётлы вязать. За лучшую метлу награда — рыбный пирог, а за быструю работу — яблочный…
Местные едва его не разорвали. Повскакали с мест, обступили, завопили на все голоса:
— Да что ж ты не сказал, нелюдь! Когда это ты нас звал, не бреши! Сам, сам небось пироги и стрескал! Где пироги, где, остались ещё?
— Эй, тихо! — закричал Василий, отступая, и ударил по котлу. — Тихо! В смысле не сказал? Вот же я написал.
Все примолкли.
— Ты чё, убогий, наплёл, что здеся огорожу ставить будут? — рассердился старичок с бородой из колосьев и дал Хохлику по затылку. — Ишь, учёный выискался! Ишь, умник!
Опять поднялся шум.
Тут и выяснилось, что местная нечисть не умеет читать. Грамоту знал только Молчан, а поскольку Хохлик жил с ним, все и понадеялись, что он перенял дядькину мудрость. Хохлик с готовностью истолковал, что написано на доске, и ходил гордый, и только теперь оказалось, что он не понял ни слова, а просто всё сочинил, увидев прутья. Думал, что угадал, а теперь и сам огорчился. Пироги-то упустили.
— А ты чего не сказала, что они неграмотные? — развернулся Василий к Марьяше. — Я, значит, голову ломаю, а ты!..
— Да нешто я ведала, что ты им и словом не обмолвился! — парировала она, упирая руки в бока. — Пироги пекла, мучицу извела мало не последнюю, и чего ради? Здесь-то, может, токмо тятя мой и уразумеет, что ты написал, да дядька Добряк, да дядька Молчан, и я ещё, да токмо и написано-то не по-нашенски. Я ж думала, ты с ними потолковал!
Василий закатил глаза к небу и вздохнул. Вообще, конечно, он должен был догадаться. Но признавать свою ошибку не хотелось.
Он быстро перевёл разговор на другое. Решили, что соревнование переносится на этот вечер. Нашли желающих отправиться за рыбой, кто-то пообещал яблоки. Уломали Марьяшу (муку она берегла, здесь её неоткуда было взять, кроме как если пришлют с обозом от царя Бориса, а до следующего обоза долго ждать).
Тут же, пока народ не разошёлся, Василий сделал объявление.
— Короче, организую рекламное агентство… Помощников себе ищу, а то всего не успеть. Кто у вас тут рисовать умеет?
Рисовать умел тот самый ненавистный копытный сосед. Василий ещё немного подождал, но больше никто не вызвался, пришлось соглашаться.
— Ладно, как тебя звать? — кисло спросил он.
Тот усмехнулся, пригладил тёмные волосы и назвался Любимом.
— Будешь дизайнером, — сказал Василий. — Придумывать креативы я тебе не доверю, но рисовать по техзаданию — вполне. Дядька Молчан у нас копирайтер, а Хохлик отвечает за рассылки. Ты понял, Хохлик?
— Да, — ошалело кивнул тот лохматой головой и тут же прибавил, почесав лоб между рожками: — Нет.
— Ну, спамить будешь. Бегать туда-сюда по деревне и доносить людям информацию. Ты её и так доносишь, только не ту, что надо, а мы тебе дадим проверенную. Понял?
— А, сплетни! — просветлел тот.
— Не сплетни, а важные новости, — поправил его Василий.
Уж в этот раз, казалось, нет причин, чтобы что-то пошло не так. К вечеру расставили лавки, деревенские расселись, разделили прутья и лозу поровну. От Марьяшиного дома прискакал Хохлик, закричал радостно, запыхавшись:
— Пекутся пироги-то! У-ух, какой дух от них!
— Готовы? — спросил Василий, оглядывая народ. — На старт, внимание…
Он поднял колотушку и ударил по котлу.
Все заторопились, сгребая прутья в охапку, прилаживая черенки и обматывая лозой. Каждый ревниво смотрел на успехи соседей. Вот один наступил на чужие прутья, другого толкнули локтем, вот куриная лапа протянулась, ухватила конец лозы, да и дёрнула.
Поднялся визг и крик. Старичка с пшеничной бородой пнули копытом — только ноги мелькнули, когда он летел с лавки. Его неизменные спутники, полурослики в зелёных одеждах, вцепились обидчику в волосы. Кикимора, наклонив рогатую голову, пырнула соседку, и кто-то ползал под лавками, с хрустом перегрызая прутья.
— Стоять! — заорал Василий, стуча по котлу. — Вы, блин, что творите? А ну, сели по местам!
Волк лаял. Шешки на навесе так смеялись, что один упал. Банник выглянул, любопытствуя, и теперь смотрел, поглаживая бороду, и довольно кивал. На крыше бани сидела ворона и тоже наблюдала, склонив голову.
— Сделай что-нибудь! — потребовал Василий у Тихомира.
— Да я ещё пожить хочу, — развёл руками староста.
— Во-во, — подключился дядька Добряк. — Сам кашу заварил, сам и расхлёбывай!
Василий решительно вздохнул, взял колотушку наперевес и пошёл разнимать народ.
Кое-как он их растащил, Тихомир всё же помог, да и Добряк угостил кулаком особо рьяных. Тут как раз пришла и Марьяша, ахнула, увидев, что творится, и едва не уронила пирог.
— Порядок, — сказал ей Василий, утирая нос —
