Данте стал местом, где можно было блеснуть своими богемными взглядами. В романе Томаса Лава Пикока «Аббатство Кошмаров», написанном в 1818 году, есть прекрасная сатира на всеобщую одержимость идеями Данте: «Не знаю, как так получилось, но до последнего времени Данте никогда не попадался мне на глаза. Его никогда не было в моей коллекции, а если бы и был, я бы не стал его читать. Но я обнаружил, что он становится все более модным, и боюсь, что каким-нибудь промозглым утром я все же должен буду его прочитать»[397].
Вторя Пикоку, Стендаль в 1823 году подвел итог европейской дантемании: «Данте по преимуществу поэт-романтик»[398]. Подобно метким высказываниям Вольтера, эти цитируемые литературные строки были эквивалентами твитов от знаменитостей, сигнализирующих миру о том, что чтение Данте теперь было в порядке вещей.
Картины Боттичелли, впрочем, не вызывали такого ажиотажа. Тем не менее примерно в то же время, когда произошло возрождение Данте, его работами также начали интересоваться. В течение столетий его «Весна» и «Рождение Венеры» были заточены во дворцах семейства Медичи, и их видели лишь несколько сотен человек. После того как богатые европейские туристы хлынули во Флоренцию, вливая деньги в музеи и местную экономику, правительство приняло меры и конфисковало эти две работы Боттичелли, повесив их в 1815 году в галерее Уффици. В музее они обратили на себя внимание многочисленных британских туристов, приезжавших в Италию, что постепенно способствовало укреплению наследия художника. Хотя сейчас мир славит эти две картины за их изображение женской красоты, критики XIX века все еще обвиняли Боттичелли в том, что он пишет «уродливых женщин» и «печальных» или «тоскливых» мадонн[399].
* * *
Рожденный в Базеле в 1818 году, на пике европейской дантемании, Якоб Буркхардт был сыном протестантского священника и даже подумывал пойти по стопам отца. Но именно в итальянском искусстве, а не восхвалении Бога одаренный подросток нашел свое призвание. Буркхардты были одним из ведущих родов города и привили Якобу чувство благородства, которое стало его отличительной чертой. Молодой Буркхардт был похож на молодого Фридриха Липпманна: он был не только сыном богатства и привилегий, но и сыном типично европейского представления о высокой культуре и ценности традиций. Как и Липпманн, Буркхардт посвятил свою карьеру распространению этого культурного наследия и раскрытию секретов страны, которую он любил больше других.
В возрасте тридцати пяти лет, на середине жизненного пути, установленного Данте, Буркхардт провел два года, собирая материалы для книги «Цицерон: Путеводитель по живописи Италии для путешественников и студентов», ставшей одной из самых влиятельных книг о путешествиях XIX века. Он был настолько увлечен своей духовной родиной, что, будучи подростком, стал называть себя шутливым итальянским псевдонимом Джакомо Буркардо[400]. Книга «Путеводитель» сделала Буркхардта одним из ведущих европейских исследователей итальянской культуры. Она также изменила его понимание своего ремесла.
Историк по образованию и профессии, Буркхардт все больше разочаровывался в концепции «великого марша» истории, сформулированной Гегелем: согласно ей, история представляет собой эстафету, в которой каждое последующее общество улучшает или отвергает достижения предыдущего. Поскольку в центре внимания Гегеля были масштабные социальные и культурные тенденции, его широкий взгляд, естественно, выделял в первую очередь крупные политические и социальные силы, которые творят историю. Культурное паломничество Буркхардта в Италию во время работы над «Путеводителем» склонило его к иной позиции. Неважно, всматривался ли он в готические витражи великого миланского собора (практика, которая, предостерегал Буркхардт, может повредить глаза) или восхищался «Тайной вечерей» Джотто («одним из самых чистых и мощных произведений XIV века»), он пришел к выводу, что великое искусство, так же как и великие люди и социальные силы, может творить историю[401].
Буркхардт также считал, что историю следует преподавать не через абстрактные идеи и заумные трактаты, а через личное наблюдение и изучение ее удивительных творений, только так можно ощутить на себе их подлинную силу. В этом смысле он был во многом близок к позднему Вазари: он писал о том, что действительно видел, а в некоторых случаях трогал и чувствовал. Но в отличие от Вазари, который не стеснялся высказывать свое мнение о произведениях, которых он не видел, например об иллюстрациях Боттичелли к «Божественной комедии» Данте, сдержанный Буркхардт никогда не высказывал личных суждений без должной научной строгости.
«Путеводитель» вышел в 1855 году, в том же году, когда французский историк Жюль Мишле впервые использовал термин «Ренессанс» в качестве обширного исторического периода. Хотя Мишле был либералом, более прогрессивным, чем придерживавшийся традиций Буркхардт, они в основном соглашались в том, что понятие Ренессанса обозначает время беспрецедентного культурного возрождения. Однако Буркхардт пошел дальше, чем Мишле. Он рассматривал Ренессанс как начало нового этапа в истории человечества: «В начале XV века в живопись Запада ворвался новый дух. Хотя она по-прежнему служила церкви, ее принципы в дальнейшем развивались без учета сугубо церковных целей. Произведение искусства теперь дает больше, чем требует Церковь; помимо религиозных ассоциаций, оно представляет собой копию реального мира; художник поглощен исследованием и изображением внешнего облика вещей и постепенно учится выражать все различные проявления человеческой формы, а также ее окружения (достигая реализма). Вместо общих типажей мы имеем лица с индивидуальными чертами»[402]. В этом отрывке из «Путеводителя» сформулированы принципы, которые стали определять наше понимание Ренессанса: духовный взгляд на мир, уступающий место светскому, акцент на индивидуальности и преданность научному и реалистическому исследованию мира. Пребывание Буркхардта в Италии и изучение ее искусства дали ему материал, который он впоследствии развил в полноценную теорию Ренессанса.
В понимании этого нового термина «Ренессанс» и у Мишле, и у Буркхардта важную роль играли политические факторы. Для Мишле Ренессанс Италии был фактически кодом для культурного возрождения его собственной нации – многие не понимают, что это слово появилось не в исследовании Италии как таковой, а в его монументальной «Истории Франции». Когда французский король Карл VIII привел своих солдат во Флоренцию в 1494 году, рассуждает Мишле, они не могли не вдохнуть этот удивительный воздух города, живущего искусством, и не проникнуться его революционными идеями, которые затем привезли обратно во Францию. Хотя Мишле не упоминает об этом, королевский посланник из Флоренции вполне мог привезти не только идеи: вероятно, среди трофеев Карла VIII после возвращения в Париж с итальянского фронта были и иллюстрации к Данте кисти Боттичелли. Либеральный, но умеренный Буркхардт был глубоко разочарован неудавшимися европейскими революциями 1848 года и их чрезмерно левыми, по его мнению, позициями. Эти политические настроения, возможно, вдохновили его на утверждение, что рождение Ренессанса отчасти было подогрето итальянской моделью «государства как произведения искусства», основанной на буржуазных ценностях и ориентированной на возвышение личности[403].
«Путеводитель» Буркхардта пронизывает влияние Вазари. Скудные страницы книги посвящены Боттичелли – в год ее публикации, в 1855 году, некогда прославленный художник все еще не был известен среди
