час, два, и слышался только шорох страниц, трепетание рукописей.
И, едва лишь я углубился в илионские страницы — и зазвенела бронза щитов, и зазвучало пришепётывание греческое, как вдруг голос Ирэны вывел нас из плена безвременья.
— Так вот оно что…
Все подняли головы, перестав читать и перебирать вещи, и воззрились на неё.
— Что? — спросила Виола.
— Выходит, мой отец — не отец. Я об этом догадывалась. Давно догадывалась…
Никто не решался продолжать. Ситуация, действительно была странная.
— А… ммм… ты извини, конечно, — засмущался Фома. — Но с нашей-то стороны интерес понятен… А кто же твой отец в таком случае?
— Не могу взять в толк. То ли Марк, то ли Митяй, из дневников не поймёшь. Когда речь заходит об Элен Бертье, Марк впадает в лихорадочное состояние. Даже почерк становится нечитаемым. Одно ясно, — она поглядела на Бэзила, — вы все трое были влюблены в неё.
Бэзил опустил глаза.
— Как-то это всё неловко получается, Ирэн… Конечно же, я неспроста люблю тебя, как родную… Ты очень похожа на мать. И когда Элен умерла, я стал заботиться о тебе… в память о ней. Но у нас с Элен отношения были самые целомудренные. А вот Марку она отвечала взаимностью. Они так подходили друг другу… Признаюсь, я сильно завидовал Марку. Он в юности был очень красив. А потом Митяй… В общем, он нехорошо поступил…
— Отбил Элен у Марка? — мрачно спросила Эйрена.
— Да…
— Потому-то он и предал Митяя… — сказала она.
Бэзил возмутился.
— Да ты что?! Митяй был его другом. Он восхищался им, почти боготворил.
— Ты не понял, Бэзил… Марк сам об этом пишет. Буквально следующее: «Я продал его ГБ».
Наш кюре-гладиатор лишь улыбнулся и покачал головой.
— Ты врёшь. Я тебе не верю.
— Смотри сам, — Ирэн протянула ему книгу и ткнула ногтем в страницу. — Вот здесь.
Бэзил читал, читал, перечитывал… улыбка его стала беспомощной и болезненной. Он отложил том, почти выронил его. (Марк позднее переплёл свои дневники, сделал золотой обрез, сафьяновый переплёт с золотым тиснением. Я сам делал ему рисунок на корешок: готические травы. Переплёт получился красивый. А вот внутри…).
— Вот почему он в тот вечер кричал: «Шакал я, сволочь я», — вспомнила Виола.
— Страшно предать своего друга, — поёжился Фома. — Как он жил с этим? Я бы не смог…
— Ну и семейка, ядрёна вошь! — простонала Ирэна. — Ну и семейка… «Два друга, модель и подруга». Был такой немой фильм, чёрт бы его побрал. Два красавца удалые и моя дорогая маман, которая из чувства деликатности не пожелала осведомить свою дочь, кто же из них — её отец, будь они все неладны!
Ирэн поднялась и, подойдя к зеркалу, пристально-пристально вгляделась в отражение.
— Волос тёмный… — бормотала она. — Но в лице ничего семитического… Профиль, правда, горбоносый, но это, должно быть, от матери. Слишком тонок… А похожа я… — она повернулась к Бэзилу. — На кого я похожа?
Тот сделал шаг ей навстречу, широко открыв глаза и подрагивая губами.
— Знаешь, что… иди сюда.
Она подошла. Бэзил схватил руками её затылок и стал тихонько поворачивать голову, то вправо, то влево, рассматривая. Время от времени он, как слепой, касался её щёк, лба, носа, подбородка, губ… Мы сидели, мёртво и молча, с ужасом глядя, как продолжается это чудовищное посмертное свидание. Минут пять Бэзил смотрел, смотрел… Потом лицо его затрепетало и он воскликнул вместе с рыданием:
— Бедная ты моя!.. — и прижал её к себе и зашептал, зашептал что-то о Митяе.
Так они стояли и плакали.
А когда успокоились, все ожили и начали подниматься, избегая смотреть друг на друга.
— Ну что, будем собираться? — неуверенно предложила Виола.
— Постойте! А царицу куда? — воскликнул Фома.
— Какую царицу? — не понял я.
— Египетскую! — Фома показал в угол, где стоял длинный чёрный ящик из древнего полированного дерева. Фома снял с гроба несколько книжных стоп и открыл его.
— Мумия? — выдохнула Виола, передёргиваясь.
— Старая знакомая, — кивнул Бэзил. — Марк мне рассказывал. Мумия. Совсем как у Пильняка.
Это была мумия. Чёрное от времени и густых погребальных смол маленькое сухое тело было плотно закутано в новые пелены.
— Тонкая работа… — произнесла Ирэн, прижимаясь к Бэзилу. — Похоже, это действительно фараонша, или очень знатная дама. Сохранились даже портретные черты. И у меня кошмарное впечатление, что она мне знакома… Кого она мне напоминает?
— Марину Мнишек — содрогнулся я.
— А ведь правда, — согласился Бэзил с отвращением. — Она. Только чёрная.
— Дьявольщина какая-то! — прошептала Виола. — Откуда у Марка это безобразие? Египетская царица, похожая на Марину Мнишкову, свежезапелёнутая, будто её вчера снарядили…
— Да нет, — отмахнулся Бэзил. — Когда её распеленали, началось тление; климат у нас не тот. Но у Марка есть родичи в мавзолейном бизнесе. Они заново забальзамировали тело и запеленали его, только лицо оставили.
— Ну и чего нам с ней делать? — спросила Ирэн. — В музей сдавать?
— Марк не велел выставлять её на погляденье. Велел хранить в тёмном и сухом месте… А где найдёшь такое место? Разве у меня в кладовой на Дворянской? — вздохнул Бэзил.
— Ну уж нет! — вскинулась Виола. — Мне от одного её присутствия тошно. Бежим скорее отсюда!
— Стой! — завопил Фома, хватая её за кофту. — А мне что делать? Завтра среда, пить не положено, а без бутылки с нею в одном доме находиться невозможно. Что мне теперь, алкоголиком сделаться?
— Пусти! — взвизгнула Виола. — Пусти, говорю! Ты — другое дело. Ты мужчина!
— Ну и что? Между прочим, у нас нервы слабее. Короче, я здесь ещё на одну ночь не останусь, ну вас на фиг!
Бэзил закрыл гроб и обратился к нам:
— Собирайте барахло, сколько сможете унести. Я здесь останусь сегодня. Полбутылки должно хватить. А не хватит — сухого добавлю.
— Может не надо? — неуверенно засомневался я. — Что с ней сделается за ночь?
— Вы ничего не понимаете. Потом я вам объясню. Давайте собираться.
…Бедный старый Бэзил глянул на нас из чёрных сеней, дверь закрылась, и мы, обременённые сумками, поплелись на Дворянскую.
— Я правда больше не мог, — неизвестно перед кем оправдывался Фома.
— Да ладно, — отмахнулась Ирэн. — Тебя никто не винит.
Весь путь прошли молча.
Вечером мы втроём сидели у Бэзила. Ирэна возилась с химикатами, а Виола просто сидела против меня, и мы разговаривали насчёт бэзилова племянника.
— Подозрителен мне этот рязанский кузен, — бурчала Виола. — Надо бы его разъяснить.
— Враг, — сухо сказала Ирэна, позванивая пробирками. — Сексот; я таких нутром чую. Надо бы его извести на всякий случай.
— Да вы, девки, сбесились что ли? — возмутился я. — Какой такой враг? С чего вы взяли? Может
