13-го я приехал в Кишинев, где также занимался, а 14-го после смотра войск поехал через квартиры 14-й артиллерийской бригады на Оргей и Сороки и смотрел батареи сей бригады, в течение 14-го и 15-го чисел. 16-го ввечеру возвратился в Могилев.
17-го прибыл ко мне от военного министра другой фельдъегерь с повелением определительно приготовить Силистрию к сдаче в течение лета и приостановить смену полков в княжествах, к коей уже приступили. Я сего не сделал по первому уведомлению министра, потому что упразднение не было еще решительно объявлено и потому что я, во всяком случае, находил выгоднее допустить смену полков, отправивших уже свои тяжести вперед, и удовольствовался тогда только выводом одного батальона из княжеств для занятия караулов в Хотине на место батальонов 13-й дивизии, выступающей в Крым. По получении же нового распоряжения сего я принужден был уже совсем переменить направление войск, что сопряжено с большими для них неудобствами.
Нельзя не заметить при сем случае, с какой вредной для войск торопливостью все сие было сделано. В первом повелении не было ничего сказано о том, чтоб не сменять полков в княжествах (от забывчивости); я же, находя, что мера сия хорошая, не стеснял их, а допустил продолжение начатого уже движения, о коем было известно в Военном министерстве. Другим повелением, через пять дней полученным, смена отменялась, и назначались самые мелочные распоряжения, из коих невозможно было ни одного исполнить; ибо войска, занимающие караулы, назначены были в лагерные сборы; находящиеся в княжествах предполагались уже выведенными; инвалидные роты при госпиталях, находящиеся в Силистрии и в княжествах, назначались к отправлению в Россию, тогда как госпитали должны были оставаться; транспорты назначались уже к продаже, тогда как на них надобно было перевозить тяжести и т. п.
Внезапное движение 13-й дивизии, еще не оправившейся от прошлогоднего позднего смотра в Белой Церкви, не было предвидено в прошлом году, и дивизии сей назначено придти к 20 мая, тогда как головной батальон ее может только прибыть туда 2-го июля, а прочие должны 18 июня, и дивизия сия, проработавши три месяца, должна возвратиться за 800 верст в свои квартиры. Довольно странен и повод, послуживший к сему внезапному движению. Меня министр недавно спрашивал, могу ли я удалить еще 2000 рабочих из 15-й дивизии, находящейся в Крыму и дающей по крайности (как ему известно) 2500 рабочих, ежедневно исполняющих работы? Ответ мой соответствовал спросу, то есть был отказ; ибо самая числительность людей, разбитых на три смены, сего не допускала, а я находил возможным уделить еще до 800 человек, если сменятся остальные части ее с караулов, ею занимаемых. И потому я отправил вдруг целую дивизию из Подольской губернии в Крым, тогда как и сия дивизия не может дать более 2700 человек ежедневно. Я предвижу болезни на лето, и войска крайне расстроятся, при таких распоряжениях начальства. И не приберешь ума, как сохранить войска, против благосостояния и устройства коих принимаются самые деятельные меры.
22-го мая. Для окончания смотра 14-й дивизии, прерванного на обратном пути моем из княжеств внезапным прибытием фельдъегерей, я отправился в Бессарабию 8 числа сего месяца, 9-го приехал в Кишинев, 10-го в Бендеры, 11-го в Акерман, 12-го в Килию, 13-го в Измаил, 14-го в Рени, 15-го в Скуляны и 16-го возвратился в Могилев. Во всех сих местах я смотрел войска, и как я еще страдал болезнью, постигшей меня по возвращении из Силистрии, то мне путь сей показался трудным. Дорогой болезнь моя усилилась, и заболели адъютант мой и слуга…
Киев, 7-го июня
30-го мая я выехал из Могилева и, проезжая через квартиры 13-й артиллерийской бригады, смотрел батареи ее. Я выехал на большую дорогу в Летичеве, откуда прибыл сюда 4 числа…
Никополь, 1-го июля
28-го я приехал в Екатеринослав, 29-го ездил смотреть работы, производящиеся на днепровских порогах и, выехав 30-го, приехал сюда ночью очень поздно.
4-го июля я приехал в Симферополь, 11-го ездил смотреть войска в Севастополь и, возвратившись сюда 14-го, выезжаю сего числа в Евпаторию, где я назначил себе пребывание в корпусной квартире.
Евпатория, 25-го августа
Располагая съездить в Киев, дабы видеться с государем, я думал по возвращении оттуда приступить к общим смотрам войск, в Севастополе собранных. Приезд государя в Киев предполагался ко 2-му числу сентября месяца; но после, по изменившимся маршрутам государя, слух пронесся, что он опоздает приездом своим туда, и сие вышло от графа Воронцова, который располагал съездить в Чугуев для свидания с государем. Я старался узнать о сем вернее через губернатора Казначеева, но из неосновательных сведений его нельзя было ничего узнать, почему я и решился послать к графу Воронцову, пребывавшему на Южном берегу Крыма, своего адъютанта Лауница с письмом к графу с целью осведомиться обстоятельно о приезде и государя, и графа в Симферополь или Севастополь, где бы я мог переговорить с ним о неудовольствиях, возродившихся между войсками и гражданскими чиновниками, которые подстрекаются самим гражданским губернатором Казначеевым, человеком совершенно пустым. Ответ был, что граф Воронцов не знает еще ничего верного о сем, ожидает возвращения посланной им эстафеты, а между тем приглашает меня приехать к нему в Алупку на Южный берег. Мне нужно было побывать там для осмотра батальона, занимавшегося работой дороги на Южном берегу, а потому я отправился туда и, выехав из Евпатории 19-го числа, прибыл в тот же день на ночлег в Симферополь.
20-го я поехал на перекладных в Алушту, где остановился на короткое время у Шаховских, провождающих там лето, и при выезде из Алушты меня опрокинули с повозкой и ушибли. Я сперва не чувствовал боли. На другой и в следующие дни у меня разболелись бок и ушибленные члены, но я продолжал свое путешествие. 20-го же ввечеру меня застигла буря, продолжавшаяся до самой ночи. В сумерки я прибыл к одной из рот батальона. Спустившись по тропинке вниз в самое селение, я расположился ночевать у батальонного командира майора Окорокова.
Разработка дороги сей производится за счет казны, по настоянию графа Воронцова, коего занятия и помышления обращены только на устроение Южного берега Крыма, и дорога сия проводится мимо его собственной деревни Алупки. Южный берег, весьма приятный для препровождения времени людям, не имеющим занятий и попечений, не только не приносит никакой пользы России, но, напротив того, служит пристанищем контрабандистам, местом укрывательства беглым и, поглощая все помышления и время местных властей, отвлекает их от прямых обязанностей и причиняет постоянный ущерб казне, по проискам, которые граф Воронцов делает в пользу иностранцев, промышляющих торговлей по всему берегу, заведением ценных устроений и предоставлением им значительных выгод и преимуществ. По сему угол сей, хотя прелестный по местоположению своему, всегда будет неприятен для каждого русского, любящего свое отечество[56] и гнушающегося явного предпочтения, которым пользуются иностранцы в уделе графа Воронцова, где настоящая служба до крайности послаблена и где слабость и козни составляют главную черту, тогда как Воронцов сам, хотя и благомысленный человек, но по природной слабости своего характера всегда действует под влиянием окружающих его, совершенно пренебрегая своими обязанностями.
