Жизнью, которой у меня ещё не было, он уже обжёгся.
— Расскажи мне о той женщине, которая запала тебе в душу, — тихо попросила я, разглядывая Эвана без всякого стеснения.
— Мне тяжело её описывать, — поморщился тот, чем заставил всколыхнуться обиду. Сам ведь сказал, что можно спрашивать, о чём угодно. Правда, ответить, конечно же, не обещал. — Она красивая. Когда она заходит ко мне в кабинет, я еле держу себя в руках. Она редко заходит одна, и мне вдвойне тяжело — ведь никто не должен заметить, как я раздеваю её одним только взглядом.
Эван с силой притянул меня к себе, заставляя вцепиться ему в рубашку.
— Ты говоришь обо мне? — выдохнула удивлённо.
— Я встретил её на испытании. Она отвечала на вопросы так дерзко, что даже не заметила, как все мужчины в кабинете начали её побаиваться. И я в том числе.
— Да ну, — хмыкнула, поражённая количеством деталей.
— Такая упрямая. Невероятно упрямая. Идёт к своей цели, как чёртов танк. Я никогда ещё такого не видел. Чтобы такая хрупкая снаружи, и такая железная внутри. Не знаю, как точнее объяснить. Когда она впервые проявила характер, я как-то сразу понял, что это «моё».
— Почему тогда ты отталкивал меня столько раз? Зачем было столько жестокости? — Я непонимающе взглянула на него, пытаясь отыскать ответ прежде всего в глазах. А эти глаза выжигали всю душу, но ответа не давали.
— Из-за бывшей невесты мне уже один раз указали на дверь. Я же не мог допустить, чтобы это произошло со мной ещё раз? — Он выгнул бровь и посмотрел на меня, будто я несла за это ответственность. — А та девушка появилась не пойми откуда, ещё студентка, при этом дочь моего босса. У жизни потрясающее чувство юмора.
— По-моему, совсем не смешно.
— Совсем не смешно. — Эван устало кивнул. — Держать её при себе не могу, потому что схожу с ума. Отказаться от неё не могу, потому что схожу с ума ещё больше.
— Да, лучше буду её ругать, — саркастично влезла я со своим замечанием.
— Я никого не ругаю. Я справедливо указываю на ошибки. И пытаюсь кое-кого расшевелить.
— Зачем?
— Если сдаётся Эрин Берлингер, если она отказывается от своей мечты, то жизнь вообще, получается, смысла не имеет.
— Поясни, пожалуйста. Я совсем ничего не понимаю.
— Эрин Берлингер напоминает всем вокруг, что им есть ради чего жить. Я вспоминаю, что у меня тоже есть цель, и я тоже к ней иду. Ты появляешься и всё. Я чувствую себя живым. Ты заводишь, злишь, веселишь, ты порождаешь интерес. А стоять с тобой в лифте вообще настоящая пытка.
— Я ещё никогда не слышала от тебя столько нормальных слов, — растроганно прошептала я, уткнувшись носом ему в рубашку.
— Проведи эту ночь со мной.
— Эван…
— Одну ночь.
— Эван, я не готова. Это слишком быстро, так не должно быть. — Я почувствовала себя самым жестоким человеком на свете. В конце концов, кто тут перед ним в полотенце щеголяет? И, тем не менее, красивые слова — ещё не повод переходить к такой близости. Глупо думать, будто мы отлично знаем друг друга.
— Я придерживаюсь одного простого, но довольно строгого правила, — туманно сказал Эван. — Мужчина и женщина не могут переспать, пока не убедятся, что любят один сорт чая, — словно прочитал мои мысли он.
Я недоумённо нахмурилась.
— Тогда чего ты ждёшь от меня?
— Всё будет очень непристойно, обещаю, — клятвенно заверил он с наглой ухмылкой.
И вот как так получилось, что я в итоге оказалась у него в спальне?
Эрин, да ты совсем сбрендила?
— Милая комнатка, — выдавила из себя хоть какие-то слова, чтобы не стоять истуканом посреди спальни и выглядеть непроходимой дурой.
— Милая? — Эван был то ли огорошен, то ли вообще обижен.
Я остро осознала, что зря не держала язык за зубами. Руководитель, встряхивая одеяло так, что оно волнообразно взметнулось в воздухе, проговорил низко:
— Это ты милая в этом полотенце. И в этой комнатке.
— Спасибо...
— Ложись.
Он лёгким движением провёл рукой по кровати.
— Эван…
— Завтра трудный день. Нам обоим нужно выспаться.
— Выспишься с тобой, как же…
Я очень медленно, настороженно поглядывая на руководителя, подошла со своей стороны кровати. Мы с Эваном легли почти одновременно, перина прогнулась под нашим весом.
— Закрывай глаза. И спи.
С этими словами мужчина погасил свет в комнате, а может, и во всём доме, отвернулся и перестал подавать признаков жизни.
— Да, ужасно непристойно, — сообщила я тёмному потолку.
Глава 8
Глава 8
— Ладно, так… Пап, привет, я поссорилась с мамой и теперь хотела бы пожить у тебя. Ты не против? В смысле «не против»?! Ещё бы ты был против! Чёрт. Пап, привет, у меня возникла трудная ситуация в жизни. Помню, ты говорил, что когда-то тебе тоже было плохо, но тогда тебе никто не помог, а у меня есть ты и… Чёрт!
Дверь — как это обычно бывает — открылась неожиданно. И хотя я готовилась к этой встрече, меня всё равно застали врасплох. Рассеяно моргнув, поняла, что все заготовленные слова мгновенно выветрились, и выдала первое, что пришло в голову:
— Пап, привет. Я бомж.
Руперт Берлингер моргнул так же рассеяно, как и его дочь секунду назад, и тоже выдал первое, что пришло ему в голову:
— У меня дома только каша.
Удивительно, но эта тупая фраза сняла напряжение и помогла собраться с мыслями.
— Я поссорилась с мамой и ушла из дома. Можно мне временно пожить у тебя? — И хотя это был вроде как мой биологический отец, и я имела полное право с ноги выбить дверь и рассесться на его диване, было жутко неловко просить его о помощи.
— Конечно, — кивнул он, но продолжил стоять на пороге.
— А… зайти можно? Или ты разрешил кантоваться только на коврике?
— Нет. Само собой — нет. Заходи.
Он нервно отошёл в сторону.
Я нервно прошла внутрь.
— Тут довольно мрачно, — заметила сразу.
— У меня… у меня не убрано. Домработница придёт только завтра.
— У тебя есть домработница?
— Ну, да.
Это было незаметно от слова «совсем». Не представляю, сколько же ей платят за работу, ведь тут проще снести дом и построить новый, чем убрать вот это всё.
Я споткнулась о пустую термокружку, та радостно закатилась под декоративный столик.
— А что у вас с мамой случилось?
