сам Рачковский какое-либо давление на Семякина). 20 мая 1884 г. Семякин вернулся в Париж, чтобы назначить Рачковского, которому только что исполнился 31 год, начальником расширенной заграничной агентуры в Париже. Этой агентуре было поручено пристально следить за событиями в Женеве, где в то время активизировались эмигранты, желавшие свергнуть самодержавие.
К тому времени Рачковскому удалось раскрыть конспиративную квартиру Льва Тихомирова — товарища Дегаева по «Народной воле». Воспользовавшись своим новым положением, Рачковский снял квартиру неподалеку в качестве «наблюдательного пункта». Далее, желая утвердить свою независимость (финансовую в том числе), он сообщил в Петербург, что должен заплатить 1000 франков в качестве задатка одному «многообещающему» агенту. Сначала директор Департамента полиции П.Н. Дурново согласился заплатить только 300 франков, но Рачковский настаивал на своем и в результате получил 650 франков.
II
Рачковский возглавлял заграничную агентуру на протяжении восемнадцати лет. Все это время с деньгами он обращался весьма вольно и совершал экстравагантные поступки, однако начальники оставались весьма довольны результатами его работы. К 1894 г. он ежегодно получал из Петербурга 300 тыс. франков на свои нужды, сверх этого его жалованье составляло 12 тыс. франков. Рачковский любил роскошь и заработал достаточно на фондовой бирже, чтобы купить виллу в парижском предместье Сен-Клу, где он часто устраивал обеды для политической и государственной элиты. Метрдотели лучших ресторанов всегда оставляли столик для этого человека, которого они почтительно называли «русским генералом».
Рачковский всегда отличался сдержанностью, был превосходным профессионалом. Благодаря ему в течение многих лет на охранку работали несколько очень способных агентов. Одним из них был Бинт, которого Корвин завербовал в 1883 г., другим — Абрам Геккельман, часто менявший имена и нигде не задерживавшийся надолго. Рачковский завербовал Геккельмана в 1885 г. и отправил его в Швейцарию.
До этого Геккельман учился в Санкт-Петербургском горном институте и уже тогда был осведомителем охранного отделения. Однажды скомпрометированный, он был переведен в Ригу, где с его помощью полиция раскрыла секретную типографию «Народной воли». В январе 1885 г. по поручению охранки он переехал в Цюрих под видом молодого состоятельного поляка радикальных взглядов по имени Ландезен, чей отец якобы был банкиром в Варшаве. В Цюрихе он поступил в политехнический институт. Это положение позволило ему в качестве агента Рачковского на протяжении трех лет охотиться за наиболее опасными членами «Народной воли», которые в Швейцарии проводили эксперименты со взрывчаткой.
В середине 1886 г. директор Департамента полиции Дурново послал в Париж Зволянского с первой проверкой работы Рачковского в новой должности. Рачковский раскрыл перед посланником из Петербурга имевшиеся у него секретные документы и обсудил с ним все нюансы своей работы. В рапорте, поданном Дурново 6 октября, Зволянский очень одобрительно отзывался о деятельности заграничной агентуры и полностью оправдывал ее расходы. В перечне необходимых расходов говорилось, например, о новой конспиративной квартире, снятой в Рэнси, куда переехал Тихомиров. Старая квартира в Париже сохранялась для наблюдения за особо опасными эмигрантами. Зволянский также писал, что завербованные в Париже осведомители требовали повысить им жалованье и «во избежание могущего произойти скандала не было возможности им в этом отказать». В Швейцарии слежка за одним подозреваемым обходилась охранке в 1000 франков ежемесячно.
Месяц спустя, в ночь с 20 на 21 ноября, три агента заграничной агентуры ворвались в типографию в Женеве, где печаталась газета «Народной воли», и разгромили ее. Одним из агентов был Бинт, а сам Рачковский принимал участие в разработке плана нападения на типографию, которая, по его словам, «до сих пор составляла главную основу революционной деятельности заграничного отдела “Народной воли”». Один из членов организации говорил, что, когда он и его товарищи увидели руины, оставшиеся от типографии, они тотчас заподозрили в провокации Геккельмана, в то время носившего, как мы уже писали, имя Ландезен. (По-видимому, это обвинение потом было с Ландезена снято, поскольку он продолжал оставаться активным участником революционного движения.) Зволянский очень хвалил Ландезена, но при этом безоговорочно признавал ведущую роль Рачковского. Ландезен многое сделал «именно благодаря постоянному, вполне разумному руководству его заведующего агентурой».
Не обращая внимания на то, что их агенты нарушили швейцарские законы, чиновники в Петербурге праздновали «победу» над революционерами, и Дурново отдал распоряжение повысить жалованье всем участникам погрома. Рачковскому повезло больше других: его похвалил сам министр внутренних дел Д.А. Толстой.
Деятельность Рачковского далеко не у всех вызывала одобрение. В том же 1886 г. начальник жандармерии Киева жаловался на него в Петербург, говоря, что перед отъездом в Париж он организовал провокацию в столице Юго-Западного края. Полковник Новицкий писал следующее: «Г. Рачковский загубил массу молодежи и рабочих сил своею провокаторской деятельностью» (сам Новицкий считал, что эти молодые люди никак не причастны к революционной деятельности). По мнению Новицкого, своими провокационными действиями Рачковский ставил в ложное положение правительство. Говоря о себе лично, Новицкий утверждал, что Рачковский поставил его в невозможное служебное положение, заставив арестовать 31 человека. Хитроумные интриги заграничной агентуры, считал Новицкий, направлены на то, чтобы ослабить царскую власть, — такого рода обвинения будут предъявлены Рачковскому еще не раз.
Тем временем в конце года русские радикалы во Франции публично обвинили русскую тайную полицию в том, что ее агенты, нарушив все законы, организовали диверсию в типографии в Женеве. Рачковский не мог прямо ответить своим врагам, но нашел способ им отомстить. Он завербовал еще одного француза и заплатил хорошие деньги Ю. Хансену, известному журналисту датского происхождения, чтобы тот в своих статьях и пропагандистских публикациях представил заговорщиков против царя отвратительными анархистами. В феврале 1887 г. Рачковский послал своих агентов в Париж, чтобы разгромить типографию «Народной воли», которую они там недавно обнаружили.
Официально представляя интересы самодержавия, Рачковский продолжал борьбу с врагами российской короны через завербованных французских чиновников. В 1887 г. он убеждал префекта французской полиции Фрагнона, что враги российского самодержавия во Франции не могут представлять интересы русских людей, как они это утверждают, так как идеи свои они почерпнули у западных радикалов (которых Фрагнон, конечно, презирал), а все их сообщники — евреи, украинцы или поляки.
Затем Рачковский изменит тактику и будет просить Петербург наградить полицейского префекта Гроньона и его помощников, чтобы иметь возможность «действовать без всяких внешних стеснений со стороны префекта и его подчиненных, а также пользоваться их прямыми (хотя, конечно, негласными) услугами во всех потребных случаях».
7 марта 1887 г. Дурново потребовал от Рачковского, чтобы тот сократил свои расходы. Предполагая, что Рачковский занимается агентами внутреннего наблюдения заграничной агентуры, а агентами внешнего наблюдения руководит французский детектив Барле, Дурново предложил Рачковскому взять под свою опеку и «силы наблюдения». На это Рачковский отвечал, что еще три года назад, вступив в должность,
