своей. Много ли толку от того, что вас с ней никто не видит глазами? Вас же слышно! И ложе скрипит и ходит ходуном, и твоя шикарная краля ахает и повизгивает от восторга – ты ведь не заткнёшь ей рот кляпом, верно? И значит, все эти звуки разносятся по всему кораблю и прекрасно слышны всем. И практически каждый не просто знает, что происходит в каюте, а по каждому аху и взвизгу твоей красавицы безошибочно угадывает каждое твоё движение. Качка с её размеренным ритмом и так-то наводит на ассоциации – особенно, если перед этим весь день перед этим чужие и недоступные для них бабы глаза им мозолили, а тут ещё такой ночной концерт.
– Ну, ты уж преувеличиваешь.
– Утрирую для наглядности. Не весь корабль – так хотя бы половина. Тем, кто не слыхал, слыхавшие расскажут утром и – будь уверен – преувеличат похлеще моего. Ну и как ты им прикажешь на это реагировать? Так это ведь ещё и не в одну ночь, а каждую. Сегодня ты, завтра я, послезавтра Акобал. Как ты думаешь, на какой день плавания нам придётся загнать своих баб в каюту, а самим стоять у входа с мечами наголо?
– Ну а если не каждую ночь? Ну, хотя бы изредка и потихонечку…
– А ты утерпел бы, имея свою под рукой? Но – хрен с тобой, допустим, утерпел бы. И хрен ли толку? Не в первую же неделю, так на вторую, не на вторую, так на третью – какая на хрен разница? Хрен доплыли бы мы так до земель по ту сторону океана! Нельзя раздражать людей, надолго лишённых того, что легко доступно тебе. Именно тем, что мы все здесь в равном – ну, в этом смысле в равном – положении, и обеспечивается порядок на судне. Даже сам вид красивых баб, доступных нам и недоступных им – уже доводил бы их до белого каления. Так что, Велтур, не такое уж это и глупое суеверие. В очень долгом плавании женщина на корабле может запросто принести несчастье…
– Верно, я не подумал об этом сгоряча. Но сколько ж это ещё терпеть! Тридцать пять дней?
– Сейчас проверим. Полдень был не так давно, так что сильно не нагребёмся, – я взглянул на часы. – Что тут у нас? Ага, один – двадцать две по Гринвичу. Ну, две минуты мы с тобой уже точно проболтали, так что смело округляем до двадцати минут. Час – это пятнадцать градусов по долготе, двадцать минут – треть от часа, и это ещё пять градусов. Двадцать градусов западной долготы примерно получается.
– И что это значит?
– А то, что четыре дня назад мы проплывали мимо Гран-Канарии – это был тот остров с дикарями, и его долгота – пятнадцать с половиной градусов. Почти пять градусов за четыре дня. Ну, немного поменьше, но мы ведь и плывём не строго на запад, а пока ещё на юго-запад. Даже ещё круче к югу – видишь ведь, где солнце? Когда течение уже строго на запад повернёт, будем преодолевать около полутора градусов за день. А долгота этих малых островов по ту сторону океана, на которые нас должно вынести – шестьдесят два градуса. Ну, на самом деле немножко поближе, но я округляю. Отнимаем двадцать пять – остаётся тридцать семь. Делим на полтора… Так-так… Гм… У меня двадцать пять дней получается. Но это – надеюсь, сам понимаешь, очень прикидочно и без учёта целой кучи возможных обстоятельств, так что тут – никаких гарантий. А учитывая закон подлости, по которому какая-нибудь пакость случится обязательно – тридцать дней надо брать…
Что «очень прикидочно» – это не то слово, если совсем уже в тонкости влезать. Даже безо всяких там неизбежных на море случайностей, я ведь ещё и поправку на дату сделать поленился. Ну, лень было идти в каюту, где у меня в моём дорожном бауле была и скопированная из Воловича таблица поправок. А по ней в наиболее крутых случаях и до шестнадцати минут разница набегает. Ну, в конце весны и начале лета не так всё хреново, несколько минут всего, точно не помню.
Причина этого безобразия в том, что – из-за годового вращения нашего шарика вокруг Солнца и собственного движения самого Солнца – угловая скорость его суточного вращения в течение года неравномерна. А ещё одна крутая подлянка в том, что и датам в той таблице тоже верить нельзя. И не в календаре даже дело – смена старого юлианского календаря григорианским просто набежавшую за века погрешность компенсировала, и будь у меня точная дата по юлианскому календарю – можно было бы смело насрать на разницу между ними. Но засада в том, что нет пока ещё и самого юлианского календаря, который только Цезарь Тот Самый введёт, а вместо него эти римляне и сами пользуются пока что этрусским. А этот этрусский календарь – да простят меня тесть и все остальные весьма уважаемые мной Тарквинии – довольно ублюдочен. Там меньше дней в году, и раз в несколько лет жрецы для компенсации дополнительный месяц вводят. Ну и какая может быть в звезду астрономическая точность дат по такому календарю? По этой же причине я и географическую широту по долготе дня определять остерегаюсь. Ведь казалось бы, чего проще, при наличии скопированной из того же Воловича номограммы? Нашёл на её левой оси засеченную по часам с рассвета до заката долготу дня, потом текущую дату на правой, соединил обе точки ниткой или линейкой и получи себе на её пересечении с горизонталью свои градусы широты. Но дата – мля, вот урыл бы я на хрен того этруска, что календарь ихний уродский внедрил!
– Значит, прибываем мы всё-таки на пять дней раньше? – Велтуру по барабану все мои уточняющие оговорки, он слышит только то, что хочет услыхать – что терпеть, оказывается, не так долго, как он боялся. Мля, мне бы его юношеский оптимизм!
– Ну, может быть. Всё-таки сорок дней – это для одномачтовой гаулы, а у нас и корабли двухмачтовые, так что вполне могут добраться быстрее. Но это я только до цепи малых островов подсчитал.
– А, какая разница! Главное – твёрдая земля, на которой живут люди, а значит – есть и женщины!
– Не уверен. Людей там может и не оказаться, – первая волна араваков по моим сведениям ещё только осваивает Малые Антилы, а те сибонеи Больших Антил по мнению некоторых историков – выходцы вовсе не из
