Прошел еще месяц. 10 мая 1933 года. Берлин, площадь Оперы. На этом месте должна состояться очистительная церемония в мрачной и умелой постановке Геббельса. В центре знаменитой площади сложен гигантский костер. Вокруг маршируют члены нацистской партии в мундирах, со знаменами со свастикой. Другие члены партии и сотни берлинцев, примкнувших к шествию, приближаются к костру. Каждый несет охапку книг. И вот в Германии, подарившей миру Гете и Бетховена, Гейне и Баха, швыряют книги в огонь. Варварство крушит цивилизацию во время черной мессы языческого толка. Книги Эйнштейна тоже здесь, среди тех, что сжигают в первую очередь.
Огонь пожирает страницы, написанные и другим человеком, судьба которого, пусть и в другом плане, чем-то напоминает судьбу нобелевского лауреата. Этот человек, чьи произведения обращаются в золу, родился в ту же эпоху, что и Эйнштейн, неподалеку от места, где родился Эйнштейн. Он тоже мечтал о великой и мирной Срединной Европе. Он писал о беспорядке в душах, пока Эйнштейн описывал миропорядок. Здесь, в центре костра, пепел их работ, возможно, перемешался и взмыл вверх, точно метафора, возвещающая грядущие черные времена. Еще один германоговорящий еврей, этот мыслитель иного склада, разделял те же идеалы и познал более эфемерную, но не менее грандиозную славу. Да, это «вчерашний мир», мир Эйнштейна и Стефана Цвейга, обращался в дым на аутодафе, вокруг которого плясали веселые толпы и на котором бесновались языки пламени. Пришло время костров.
Эйнштейн жил в Бельгии, в курортном местечке Кок-сюр-Мер близ Остенде. На протяжении многих лет он поддерживал крепкую дружбу, основанную на общей любви к музыке, с бельгийской королевской четой, в особенности с королевой Елизаветой. Ему твердили, да он и сам понимал: его жизнь под угрозой. Утверждали, что он в расстрельных списках. Враг номер один нацистского режима. Символ, который должен быть повержен. «Самый знаменитый еврей в мире». Человек, опровергающий нацистскую пропаганду, согласно которой евреи — жадные и безмозглые крысы. Ходили слухи, что за его голову назначена награда — 50 тысяч долларов. Это вызывало у него улыбку. В поселке он выбрал дом на берегу моря. Сельский домишко под названием «Савойская вилла». Он окружен песчаными дюнами и стоит особняком от курорта, куда каждый год приезжает множество туристов. Он намеревается провести здесь лето, не больше. Он поселился здесь в спартанской обстановке вместе с женой Эльзой, своим помощником Вальтером Майером и своей секретаршей Элен Дюкас, которая последовала за ним в изгнание и будет сопровождать его повсюду, вплоть до самых последних дней, она пошла бы за ним в космос, если надо. Элен Дюкас, единственная женщина, которой Эльзе не приходилось остерегаться. Она была хранительницей храма. Ее прозвали «цербершей». Она вскрывала почту, выдавала аккредитации, была советчицей, запирала двери или распахивала их перед посетителями.
Эйнштейн совершал долгие ночные прогулки по пляжу, восхищался вместе с Майером звездным небом, обедал в Гранд-отеле «Бель». Здесь ему было хорошо. В поселке его приняли. О нем заботились. Выполняли наказ полиции не разглашать место его пребывания. Бельгийское правительство приставило к Альберту двух телохранителей, которые не спускали с него глаз. Агенты нацистов кишели по обе стороны границы. Любой отдыхающий мог на поверку оказаться убийцей.
В первое время Эйнштейн критиковал новый режим с осторожностью. Каждое его слово подвергалось истолкованию. Смысл его высказываний передавался и за бельгийскую границу. Самые выдающиеся представители еврейской общины остерегали его. Каждое его критическое замечание в адрес режима еще более усиливает антисемитизм, предоставляет аргументы нацистам, исступленно твердящим одно и то же: евреи — враги немецкого народа, они служат интересам врагов рейха, они высмеивают возрождающуюся нацию.
Из Кок-сюр-Мер Эйнштейн отправился в Цюрих. Он хотел повидать Милеву и сыновей. У этой поездки был оттенок грусти, последнего свидания. В самом деле, Альберт увидит Милеву в последний раз. Милева это переживет. Она снова выйдет замуж. А Ганс Альберт, который недавно женился, встретится с отцом несколько лет спустя, в Принстоне. Альберт не переживал за Ганса. Тот никогда не внушал ему беспокойства. Старший Эйнштейн всегда был крепко сбит. В этом сыне было нечто непоколебимое, свойственное отцу. Он не слишком страдал от развода родителей, от разлуки. Ему скоро тридцать. Он прекрасно защитил диплом агроинженера… в цюрихском Политехникуме. Хотя он пошел тем же путем, что и отец, он никогда не пытался соперничать с ним. Их отношения были иного рода. Ганс Альберт никогда не нарывался на конфликт. Он взбунтовался один-единственный раз. Любопытно, что как раз тут он пошел по стопам отца. В 1926 году Ганс Альберт влюбился в юную Фриду Кнехт и решил жениться. Альберт, как и Милева, воспротивился этому браку. Фрида им совсем не нравилась, они находили ее сухой, лишенной обаяния. В конце концов Эйнштейн сквозь зубы дал свое благословение. Возможно, на его решение повлияло воспоминание о его собственном браке с Милевой и противодействии со стороны родителей. Они встретятся с Гансом Альбертом в 1938 году, когда старший сын с семьей приедет к отцу в Америку.
Поездка в Цюрих была в основном затеяна ради последней встречи с младшим сыном Эдуардом. Этот момент останется одним из самых тягостных в жизни Эйнштейна, неиссякаемым источником печали и угрызений совести. Эта встреча — последняя в череде свиданий, одно волнительнее другого. С самого раннего детства поведение младшего, красивого мальчика с матовой кожей и голубыми глазами, смущало Эйнштейна. Мальчик то впадал в прострацию, то переживал приступы гнева. В подростковом возрасте периоды возбуждения сменялись летаргией. Он написал отцу письмо, полное упреков, обвиняя его во всех грехах, самым большим из которых было то, что Эйнштейн бросил его. Месяц спустя он приехал к отцу в Берлин, и они вместе играли на пианино. Читали стихи, написанные мальчиком. Последняя встреча была душераздирающей. В последние моменты Эйнштейн, снедаемый чувством вины, спрашивал себя, не вызвано ли состояние его сына гнетущим отсутствием отца. Этот мальчик, чье поведение с раннего детства его озадачивало, всегда жаждал отцовской любви и признания. Тревожная странность в его поведении очень быстро вызвала опасения по поводу некой душевной болезни. И вот юноша, которому теперь уже 20 лет, стоит перед отцом-изгнанником. Молодой человек на грани гибели. Его затягивает безумие. От нежности они переходят к столкновению. Надо видеть, как они вместе играют на скрипке сонату Моцарта в момент полнейшей гармонии, согласно двигая смычками, глядя глаза в глаза. Но проходит несколько часов, чары прекращают действовать и сын осыпает отца упреками. Или же надолго впадает в оцепенение, и Эйнштейн бессилен что-либо сделать. Отец потом часто будет переживать заново эти часы. Он будет мучиться вопросом, не лучше ли было забрать сына с собой, в дальнее путешествие. Что ему было нужнее: присутствие отца или помощь врача? Состояние Эдуарда сильно ухудшилось, причем очень быстро. Ничто не могло ему помочь, только медицина. А каким лекарством можно унять ужасные страдания души? Что могли в те времена противопоставить шизофрении? Душевный покой, безмятежную внешнюю атмосферу, контрастирующую с внутренней драмой. Мужчины и женщины в белых халатах. Вот и все средства, которыми тогда располагали. Отец должен оставить своего сына там. Несмотря на то, что факт расставания с сыном будет преследовать его всю жизнь. Вскоре Эдуард начнет изучать медицину. Он увлечен психоанализом. Одержим вопросом об отношениях между отцом и сыном, мечтает о судьбе, как у Фрейда. Его мечты о психиатрии закончатся в длинном коридоре темной души. Последние 20 лет своей жизни он проживет взаперти в сумасшедшем доме.
